Горсть света. Роман-хроника. Части 3 и 4

Но эти последние не рискнули войти во двор, замешкались было в воротах, выхватили спрятанные в карманах лимонки, рванули чеки и швырнули гранаты под ноги встречающим. Им удалось скрыться без потерь, под ураганным огнем всех пулеметных точек. Уверяли они потом, что убили гранатами целую толпу, но... толпы там не было: могла они поранить, даже смертельно, всего нескольких человек.

Когда Рональд все это узнал, ему стало еще тошнее! Знай он о провокационном характере задуманного поиска, ни за что не стал бы устраивать нечто отвлекающее! Ибо такая согласованность действий на двух участках лишь раскрывала замысел, должна была сразу финнов насторожить против «перебежчиков»! И уж тем более, нельзя было совмещать диверсионную провокацию с настоящей разведкой боем! Будь операция у Красных Казарм более продумана, она могла бы дать настоящий успех! Скрывайся в засаде, за спиной «перебежчиков», более сильная группировка, «перебежчики» могли впустить ее во двор, для атаки Казарм и захвата их нашими ротами, что лишило бы финнов одного из решающих опорных пунктов на всем участке полковой обороны! Половинчатый же замысел, осуществленный в секрете от всех, ни к какому успеху не привел. Панов не вышел из этой операции с несомненной победой и через несколько дней получил от военного трибунала свои 7 лет штрафбата. Там и погиб, при наступлении штрафников через неразминированное предполье у Синявинских высот.

А отвлекающая операция, которую предпринял ПНШ-1 Вальдек у погранзнака номер 23, осталась в его памяти черным, страшным пятном, ибо лишила сразу двух верных, преданных друзей — разведчика Цветкова и ординарца Уродова.

...Разведчики Рональда успешно перешли по льду реку Сестру там, где «финский» мысок глубоко врезается в «русский» берег. Снег слежался, прочный наст держал людей без лыж, но хрустел предательски, как ни старались разведчики. Наткнулись на землянку чуть повыше уреза воды, в овражке. Из окошек-бойниц просвечивал огонек свечи, печи или аккумуляторной лампочки. Подозрительный скрип снега был, верно, услышан. В освещенном изнутри дверном проеме показались два солдата, один чуть шагнул за порог, и тут же упал от удара прикладом цветковского автомата. Второй, в проеме, вскинул автомат, успел выстрелить почти в упор в Рональда, но принял на себя эту свинцовую струю солдат Уродов, успевший рывком заслонить командира собственной грудью. Две пули пробили сердце солдата...

В землянке было человек двенадцать, и в жестокой рукопашной схватке они погибли, верно, все — Рональд швырнул гранату в дверь, кто-то потом выползал через порог и оставался на месте с разбитым черепом. Но уже через считанные минуты (или секунды) посылались сверху, с откоса, автоматчики-лыжники. И хотя Рональд предусмотрительно оставил на нашем берегу ручной и станковый пулеметы для отсечного огня, автоматчики заставили разведчиков отступить. Рональд кое-как уволок тело Уродова из-под огня и сам получил легкое ранение глаза, когда заухали финские мины и целые фонтаны осколков, снега и мелких пылевидных частиц взметнулись впереди, позади и среди отступавших... Глаз воспалился, но видел, и Рональд скрывал это повреждение. Даже вышел поутру следующего дня на снайперскую охоту, с дерева, откуда открывался вид на ближние домики Райаоки. И там, в первых рассветных лучах, приметил движение на крыше: солдат-трубочист занимался своим ремеслом — чистил дымогарную трубу, поднимая и опуская обеими руками грузик, спущенный на веревке в дымоход.

Рональд долго промаргивался, целился, держал его на мушке, и когда тот выпрямился, нажал на спуск. Человек рухнул сперва на трубу, съехал по крутому свесу черепичатой кровли, зацепился за водосточный желоб и безжизненно висел какие-то секунды над провалом. Темный след полосою протянулся от самой трубы. Пока Рональд вглядывался в этот след, тело исчезло — соскользнуло вниз и осталось на сугробе недвижным уродливым комком.

И почему-то это убийство (на личном боевом счету мести Рональда Вальдека зафиксированное как 27-е) не только не заглушило боль по ординарцу Уродову, а прибавило еще отвратительное чувство вины перед некой неведомой финской семьей! Ибо солдат-трубочист был немолод, насколько смог различить снайпер-убийца, и, должно быть, сноровисто делал свое дело, коим в миру добывал хлеб себе и ближним...

* * *