Горстка людей<br />(Роман об утраченной России)

По его просьбе хранительница открывает застекленную витрину, запертую на ключ.

На куске потертого бархата лежат рядышком карманные часы, стопки чеканного серебра, прелестная миниатюра с заснеженным пейзажем, два веера, еще какие-то безделушки, черепаховые и из слоновой кости, и несколько ювелирных украшений.

Среди этих украшений одну вещицу я узнаю сразу. Точно такую же подарила мне Ксения, моя бабушка, когда мне исполнилось восемь лет.

И я вдруг вижу ее как живую — старенькую, больную, совсем одинокую среди своих кошек, собак и кроликов в скромном домишке в Сент-Женевьев-де-Буа. Жила она бедно, муж фактически ушел от нее к другой, но бабушка благодарила Бога за его милости.

Ксению, как и многих иммигрантов, жизнь не баловала. Но она никогда не плакалась и никогда не сожалела о том, чт'o покинула в девятнадцатом году. Она была доброй, любящей и простой женщиной. Делала мне, в ту пору маленькой девочке, взрослые подарки, что не очень нравилось моей французской родне, более консервативной и гораздо менее поэтичной. Так я получила и этот медальон с фамильным гербом Белгородских.

Микроавтобус катит теперь по ухабистой дороге. Василий и Варвара увлеченно о чем-то спорят. Время от времени кто-то из мужчин тоже вставляет слово. Тот, что сидит за рулем, то и дело цедит сквозь зубы какие-то слова, судя по всему, ругательства: действительно, машину нещадно трясет на рытвинах, и нас время от времени бросает друг на друга.

А я все думаю о бабушке Ксении, которую, увы, так мало знала и так плохо помню: она умерла через несколько месяцев после того, как подарила мне медальон. Я много бы дала, чтобы повернуть время вспять: я пришла бы к ней, примостилась бы у ее колен и сказала бы: «Расскажи мне, как вы бежали из Петрограда… Расскажи про Ялту, где вы жили сначала… Про корабль, который увез вас в Европу. Расскажи, как вам жилось на Мальте… в Лондоне… в Париже… Как вы искали место, где можно было бы начать все заново… Расскажи, каково это — быть выброшенными из одного мира в другой».

Я вспоминаю, как бабушка Ксения в тот день раскрыла мою детскую ладошку, положила на нее медальон и сжала пальцы. И прозвучали загадочные слова, которые стали понятны мне только теперь, в 1994 году. Ксения сказала: «Этот медальон хранил твоего деда на войне. Его подарила ему Наталия… с прядью своих волос». И я услышала похожую на сказку историю про молоденькую женщину, у которой были такие прекрасные волосы, что она не побоялась остричь их накануне своей свадьбы…

Стало быть, медальонов было два и в них две пряди волос. Один носил мой дед Миша, а другой — его старший брат Адичка.

Медальон без цепочки в музейной витрине — Адичкин. Наверно, его сорвали у него с шеи в Волосове. До или после того, как Адичку растерзали? В судебном протоколе никакие драгоценности не упомянуты.

— Судя по всему, мы находимся приблизительно на землях Байгоры, — сообщает мне Василий, закончив долгий спор с Варварой.

— «Приблизительно»?

— Варвара объяснила мне, что сегодня практически невозможно определить границы этого огромного поместья. Все так быстро поделили и разрушили…

Микроавтобус отважно штурмует пригорки, переезжает речку. Растительность здесь не сказать чтобы буйная, но получше. Зеленее и более ухоженная. Луга и поля не все в запустении, кое-где попадаются рощи.

На очередном вираже нас опять бросает друг на друга. Микроавтобус сворачивает с дороги на каменистый проселок, едет еще километра два-три и останавливается.

— Варвара просит предупредить вас: вы увидите не совсем то, что было здесь при ваших родных.

Это верно.

Представшие перед нами развалины ничем не напоминают изящную белую церковь, сфотографированную в последний раз летом 1916 года. Нет больше трех куполов-луковок с золочеными крестами, кровля держится непонятно на чем. И все же остатки церковных стен видны над высокой травой и разбросанными камнями.

Мы молча обходим развалины. Земля здесь скользкая от прошедших накануне дождей, отлогий склон спускается к фруктовому саду, где играют дети. За ним — какие-то дома явно недавней постройки. Василий показывает на них Варваре и переводит мне ее слова:

— Это, надо полагать, новая школа. Та, что была построена вашим прапрапрадедом, сгорела в восьмидесятые годы. Как и домик учителя, в котором когда-то заперли Наталию и Адичку. На их месте, кажется, теперь будет молочная ферма.

Дети заметили нас и уже тут как тут. За ними — несколько взрослых. Нас быстро окружают тесным кольцом, задают вопросы. Вскоре между ними, Варварой и ее спутниками завязывается спор. Василий берет меня под руку.

— Пусть себе выясняют отношения, а мы посмотрим церковь поближе.

В бывшей церкви свален всевозможный мусор, дрова на зиму, мешки с цементом, куча камней и металлолома. Все плиты, покрывавшие пол, выломаны. Под ними выросла трава. Ее щиплют куры; своим приходом мы спугнули их, и они разбегаются. За ними снимаются вороны. Большие черно-серые вороны, которые гнездятся под полуобвалившейся крышей. Мое внимание привлекает какая-то яма в полу. Яма и остатки ступенек.