Гортензия в маленьком черном платье

Она не хотела, чтобы английский номер высвечивался на ее экране. Когда Жозефина его видела, она не отвечала. Ей нечего было сказать. Бесполезно добавлять к этому слова.

Уголки ее губ потянулись вниз, словно к ним привесили гирьки, она едва сдержала слезы. Она одна-одинешенька. Или чувствует себя одинокой.

Какая, в сущности, разница?

Это случилось несколько недель назад в Лондоне.

Близился день рождения Филиппа. Она купила два билета на музыкальную комедию «Книга мормона», о которой говорил весь Лондон. Девять премий «Тони», в том числе в категории «Лучший мюзикл». Она заботливо спрятала их в кошелек рядом с фунтами и евро. Но Жозефине хотелось сделать Филиппу еще один сюрприз. Подарить ему репродукцию рисунка Люсьена Фрейда. Она была выпущена ограниченным тиражом. Безумная прихоть, это точно. Это безумие она читала в глазах Филиппа каждое утро, каждый вечер он уносил его в свой сон. Безумная прихоть возникла, когда он читал каталог живописи, попивая старый тягучий виски. Он ткнул пальцем в страницу каталога, задержал его на мгновение, пожал плечами, глубоко вздохнул и перевернул страницу.

Жозефина заметила это и в душе возрадовалась: «Теперь я придумала, что подарю ему на день рождения! Ничего, что придется разбить копилочку! Пропади они пропадом, и скупцы, и скупердяи!”[23]»

Жозефина прошлась по лондонским галереям в поисках нужного рисунка.

Она шла, счастливая и радостная. Солнышко, холодное февральское солнце, ласкало ее затылок, щеки, запястья. Она нахваливала себя вполголоса: «Ну кто еще, кроме меня, может читать в мечтах Филиппа, угадывать его секретные желания?»

Только влюбленная женщина расшифровывает знаки: взгляды, вздохи, дрогнувшее веко, сжавшийся кулак. Влюбленная женщина всегда начеку.

Ей надо было навести справки, найти в журналах название и адрес галереи, где выставлены эти рисунки. Кропотливая работа влюбленного муравьишки. Как же это прекрасно, как прекрасно – любить и быть любимой! Она шла вприпрыжку, краснела от стыда за себя, но не могла удержаться и опять чуть подпрыгивала.

«Вчера ночью под вышитым балдахином нашей кровати он сотворил из меня неутомимую потаскуху, которая изнемогла от страсти, обессилела от ласк, но все равно была готова вновь прильнуть к нему и целовать, и покусывать его кожу, увлекая в новую пучину страсти. Недорого стоит такая моя любовь, если мой подарок не будет безумством расточительности!» – пропела она, вспоминая строки из «Песни песней»:

На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его. Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя; искала я его и не нашла его. Встретили меня стражи, обходящие город: «Не видали ли вы того, которого любит душа моя?» Но едва я отошла от них, как нашла того, которого любит душа моя, ухватилась за него, и не отпустила его…

И она хихикала в воротник пальто, мороз щипал ее за щеки и за нос так, что хотелось чихнуть.

Она остановилась у галереи «Блейн/Саутерн» на углу Ганновер-сквер и Ганновер-стрит. Там продавались рисунки Люсьена Фрейда. И главное, тот самый, изображающий мрачную комнату, в которой стоят маленький столик и узкая железная кровать с медными шашечками, на которой в беспорядке разбросаны подушки, а на смятом постельном белье угадывается отпечаток обнаженного тела. Она колебалась между ним и изображением тощего пса с грустным, несколько пристыженным взглядом. Он был такой трогательный, внушал сострадание, так и просил: «Ну погладьте меня!»

Но он был уже продан.

– Его купила какая-то женщина. Она тоже, как вы, выбирала между этими двумя, – сообщила ей сотрудница галереи. – Надо признать, они оба хороши, хотя такие разные…

– Это не страшно, – сказала Жозефина. – Тогда я куплю комнату.

Собака была, возможно, милее, нежнее… но кровать шептала: «Я пойду за тобой на край света, мне нравится твоя мужественная уверенность в себе, твой безусловный авторитет».

– А вы могли бы мне красиво упаковать ее? Я приду за ней завтра.

И она вышла, легкая, красивая, и пошла под прозрачным английским солнцем.

Она напевала, чтобы немного развеять счастье.

Но едва я отошла от них, как нашла того, которого любит душа моя, ухватилась за него, и не отпустила его…

Ее чуть не раздавил красный автобус, который поворачивал вровень с тротуаром, он душераздирающе засигналил, аж уши заложило. «Ох, простите меня, я задумалась, – пробормотала она, извиняясь перед прохожим, который обозвал ее сумасшедшей. – Вы просто не понимаете! Знаете Песнь песней”?»