Гортензия в маленьком черном платье

Гортензия уверила его, что для нее это очевидно, и Младшенький попрощался. Он вновь был полон сил и жажды открытий.

– Какая удивительная женщина! – воскликнул он, вцепляясь зубами в тряпку.

Ему было легко и весело. Он посмотрел в потолок, проследил глазами за бегущей тенью, дробящейся на длинные нити. В электрическом свете трепетало множество новых, свежих идей. Наступил конец его душевной смуте. Он будет работать над проектом Гортензии, найдет ей фабриканта, который выпустит ее великолепную коллекцию, и они вдвоем, используя свою неуемную энергию и могучие таланты, покорят мир.

– Мать! – закричал он в открытую дверь. – Принеси мне блюдо спагетти и жаркое из барашка! Я умираю с голоду.

В гостиной, в уголке своего рабочего столика, среди россыпей карандашей, кисточек, папок белой бумаги, палитр, измазанных краской тряпок, ножниц и многочисленных набросков Гортензия пристроила сумочку с косметикой. Перед ней, повернув лицо к свету, сидела Ширли. Плечи ее были сгорблены, она подчинялась воле Гортензии, всем видом выражая смиренную покорность, хотя время от времени и пыталась изобразить энтузиазм.

– Сядь прямо, – велела Гортензия. – А ты намазала лицо кремом?

Ширли кивнула и выпрямила спину.

– Ты знаешь, что ты наденешь?

– У меня есть платье и пара черных лакированных туфель.

– А какое платье-то?

– Ну какое-то платье.

– Ширли, так нельзя! Ни одно платье не похоже на другое!

– Красное прямое платье. Модель «Гермес», мне его еще давно подарила мать.

– Вот как? А бабуленция тебе платья дарит?

– Не называй ее так. Это ей совсем не идет.

У Ширли даже слезы выступили на глазах.

– О-ля-ля! Уже ничего тебе не скажи!

– Я не хочу, чтобы ты называла ее бабуленцией.

– О’кей! Беру свои слова обратно.

– Извини меня, я очень устала.

– Знаю-знаю, разница во времени, акклиматизация, трали-вали семь пружин…

– Но это правда! – воскликнула Ширли, в очередной раз едва удерживая слезы.

Гортензия бессильно опустила руки.

– Послушай, давай сделаем по-другому: разговаривать мы больше не будем. Я буду красить тебя в тишине. Договорились?

– Договорились.

– Может быть, ты сразу наденешь платье, чтобы не разрушить макияж?

– Это не обязательно, там расстегивается молния.

– О’кей. Тогда закрой глаза и дай мне возможность делать свое дело.

Гортензия достала свою синюю пудреницу и провела пуховкой по носу Ширли, которая так и подскочила, словно сработал защитный рефлекс.

– Не бойся! Я сделаю тебе идеальный цвет лица. У меня волшебная пудра.

Ширли вздохнула:

– Стоит ли трудиться?

– И я нарисую тебе улыбку.

– Невозможно все время смеяться, когда сердце рвется на клочки.

– Вот и не догадалась!

– Я сейчас очень устала, я слишком много работаю.

– Ну пусть Филипп постарается!

– К чему ты мне это говоришь?

– Потому что он глава предприятия, разве нет? Вместе с Беккой.

– Ну да, пожалуй.

Ширли чуть улыбнулась.

Гортензия положила на стол пудреницу и заглянула ей прямо в глаза.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Ничего, – ответила Ширли, – но я тоже очень и очень болею за это дело.

– Тебя никто не заставляет.

– Конечно.

– Ну и перестань тогда изображать жертву, это меня нервирует. И прекрати дергаться!

Огни нью-йоркского вечера заиграли в серовато-синих глазах Ширли, высветили изящную линию щек, изгибы бровей, рисунок губ.

– И к тому же ты красива! Оливер тебе этого не говорит?

– Плевать мне на Оливера, – мрачно бросила Ширли.

– Это что-то новенькое. У тебя поэтому башню снесло?

– В общем, да.

– Вот что значит во всем зависеть от мужчины! Надо быть как я, я рассчитываю только на себя. И никогда не рискую разочароваться.

– А как же Гэри? – спросила Ширли.

– Ну, Гэри – это другое дело. Он составляет часть меня, я составляю его часть.

– Ну а вдруг он тебя когда-нибудь бросит?

– Да ты с ума сошла! Это невозможно. Мы вместе выросли, мы как два ствола, которые стали одним деревом. И оно приносит свои плоды! Гэри – это мое счастье. Даже когда мы ссоримся, мы любим друг друга.

Гортензия пожала плечами. Какой странный вопрос! Гэри и она вместе на всю жизнь. Она внимательно посмотрела на страдальческое лицо Ширли и вновь взялась за дело. От усердия она даже высунула язык, положила розовый и бежевый тона, отошла, поглядела, оценила, поздравила себя с успехом, обняла Ширли за плечи и подтолкнула к большому зеркалу.

– Очень красиво.

– Ты говоришь это, чтобы сделать мне приятное?

– Да.

– Ну ты правда меня нерви…

Гортензию прервал телефонный звонок. Играла «Марсельеза». Такую музыку Гортензия, когда приехала в Нью-Йорк, поставила на звонки от матери. Раньше этот звонок безмерно веселил Ширли, она вытягивалась во фрунт, словно часовой перед Елисейским дворцом.

– Да, ма! Как дела?

Рукой она перебирала отрезы вельвета на пиджак, которые нашла на распродаже в Чайна-тауне. Вельвет трех цветов: желтый, бутылочно-зеленый и бордово-красный. Она гладила их рукой, щупала, искала глазами Ширли, чтобы она одобрила ее выбор, но та куда-то внезапно исчезла.

– Я тут с Ширли, готовимся к концерту.

– Как она поживает?

– Она вообще не в себе, на нее смотреть страшно. Я за ней хожу, как за ребенком. Превратилась в беби-ситтера.