Гортензия в маленьком черном платье

– Гортензия, – прошептал он, – было так поздно, и я подумал… Я подумал, что ты будешь в ярости, что ты набросишься на меня с упреками. Помимо того что мы все время ссоримся, я про нас больше ничего не понимаю.

Она сонно буркнула что-то неразборчивое, а потом обхватила Гэри руками за шею и прошептала:

– Знаешь, я ее нарисовала, мою первую коллекцию, она будет иметь бешеный успех, ну скажи мне, что она будет иметь бешеный успех…

– Да-да, конечно, она будет иметь бешеный успех, я уверен.

– Если бы ты знал, если бы ты только знал, как все это получилось… Я тебе завтра расскажу, сейчас я слишком пьяная. Я хотела просто сделать пару набросков и не смогла остановиться, представляешь? А равиоли, я выключила плиту под равиолями?

Он не понимал, бредит ли она во сне или действительно проснулась, она говорила неразборчиво, глотая слова. Он поднял голову, понюхал, не пахнет ли горелым, ничего не почувствовал, сказал ей, что всё в порядке.

– Я все придумала, Гэри, я так счастлива, но при этом так устала, я думаю, что просплю два дня и две ночи, мы больше не будем ссориться, больше никогда не будем ссориться…

Она сникла, потом очнулась, повторила:

– Видишь, я придумала, я нашла эту деталь, я все сразу поняла там, в ванной у Елены, эта мысль меня ошеломила, и… теперь мне нужно много работать, точно, работа еще не закончена. Это только самое начало.

Она шептала, обхватив руками его шею:

– Не шевелись, не шевелись, а то у меня в голове отдается…

Он погладил ее по щеке и прошептал в ответ:

– Покажешь мне завтра?

– Ой, конечно, – вздохнула она.

Он поцеловал ее, дунул ей на волосы, вынул последний карандаш, который прежде не заметил.

– Я буду великая, такая великая!

– Но ты уже великая-превеликая.

– Ох, Гэри, ты правда так думаешь?

– Я всегда знал, что у тебя все получится.

– Мы с тобой будем самые великие и самые богатые в мире.

– Самые богатые?

– Да, и будем делать только то, что хотим. Ни в чем не будем себе отказывать. У нас будет самый красивый дом, самая красивая одежда, драгоценности, потрясающее фортепиано, личный шофер, слуги. Мы будем капризничать. Будем привередливыми и несносными. Будем королями мира и всегда-всегда будем вместе. Обещаешь?

– Обещаю.

– И я отомщу за папу. Он тоже хотел добиться успеха. Но не знал, как это осуществить, слишком доверял людям, даже крокодилам слишком доверял, был слишком мягкий и уступчивый, я такой не буду.

– Ну ты крутая, не подступишься! – воскликнул он, улыбаясь.

– Не смейся, я говорю совершенно серьезно. Папу в итоге крокодилы^* и сожрали за его доброту, папа думал, что с ними можно дружески поболтать. А я вот никогда, никогда не позволю крокодилам меня сожрать.

– Ты сама всех сожрешь!

– Никогда не буду бедной, никогда не буду добренькой. Бедность ужасна… И добренькой быть тоже ужасно, люди считают, что могут делать с тобой все, что захотят, ходят по тебе ногами, пользуются тобой, терзают тебя. Папа хотел быть богатым, он всегда говорил, что будет зарабатывать много денег, что я буду жить как королева, – а потом он взял и умер. Иногда я об этом думаю, представляю себе крокодила, представляю себе папу и…

– Не думай об этом, успокойся.

– Я и не хочу вовсе думать, но это сильнее меня.

– Ну послушай, это в порядке вещей, так у всех бывает…

– Я отомщу за папу, я стану очень богатой…

– Да, Гортензия, ты станешь очень богатой.

– Ты знаешь, я никогда тебе не говорила, но этот кошмар про папу у меня часто повторяется. Я вижу, как он погружается в мутную болотную жижу, густую и желтую, идет вперед – кажется, даже подняв руки над головой, чтобы показать, что он друг, что он пришел поговорить с крокодилом, он верит, что может его приручить! А я тоже там, недалеко, замечаю крокодила, он лежит неподвижно, ждет, смотрит на него полузакрытыми глазами, я ясно вижу желтый отблеск его глаз в ночи, потом он ворочается, тяжелый, неуклюжий, приближается и… Я кричу, чтобы предупредить папу, громко кричу, а потом все происходит очень быстро, крокодил бросается, я вижу его челюсти, и столько крови вокруг! Повсюду кровь! А я бегу в ночи, бегу со всех ног, кричу, но никто меня не слышит. Я одна и ничего не могу сделать. Ох, как это ужасно!

– Я знаю, Гортензия, я знаю.

– Я громко зову на помощь, кричу, чтобы его вытащили оттуда, но никто не появляется. Он совершенно один. Он кричит, отбивается, а потом всё, уже ничего не сделаешь, поздно. Ох, Гэри, как же это ужасно! Я ору во все горло, я знаю, что если кто-то появится, папу можно будет спасти, а я слишком мала и слаба, чтобы одна вытянуть его оттуда…

– Ты ничего не смогла бы сделать. Ужасная смерть.

– У меня отнимаются ноги, я дрожу в холодном поту. Именно поэтому мне хочется стать богатой, очень богатой…

– Чтобы не испытывать больше этот страх?