Гортензия в маленьком черном платье

– Да. Когда у тебя есть деньги, много-много денег, ты идешь в «Шанель», ты идешь в «Гермес», ты идешь в «Ритц» и в любой момент уверен, что защищен, что с тобой не может произойти ничего плохого. Люди с тобой благожелательны, они все хорошо одеты, такие чистые, говорят на правильном языке, с мягкими, ласкающими слух интонациями, они тебе улыбаются, одобряют тебя, ты даже можешь подумать, что они тебя любят…

Она тяжело вздохнула:

– Мне бы так хотелось, чтобы он присутствовал на показе моей коллекции. Я бы посадила его в первый ряд. Он был бы так прекрасно одет, такой весь улыбающийся и элегантный, это он привил мне вкус к красивым вещам, это он научил меня одеваться, прямо держать спину. И вот он сказал бы всему миру: «Это моя дочь! Гортензия Кортес – моя дочь!» Он бы так гордился мной! Он и раньше гордился мной, хотя я еще ничего не сделала…

– Он знал, что ты добьешься успеха.

– Откуда ты знаешь?

– Он доверял тебе. Я помню, как он на тебя смотрел. Аж сердце щемило.

– Ох, Гэри, какой ты все-таки замечательный!

Она радостно улыбнулась.

– Завтра, Гортензия Кортес, вы мне покажете все, что нарисовали? – спросил он, прижимая ее к себе.

– Да! Я покажу еще и Елене. У нее глаз-алмаз, сам знаешь.

Она пробормотала еще что-то неразборчивое, он спросил:

– Что ты сказала, Гортензия?

– Ты покатаешь меня на вертолете над Манхэттеном, а?

Он с удивлением посмотрела на нее.

– Мне всегда хотелось полетать над Манхэттеном. И ни разу не получалось.

– Ну так сделаем это!

– И улетим выше, чем небеса.

– Гораздо выше, чем небеса, – обещал он.

Она вздохнула и внезапно заснула, свалилась, как камушек, словно произнеся свои последние слова.

Гэри прижал ее к себе, натянул ей на плечи покрывало. Ночь была неподвижна, время двигалось медленно и неторопливо, он слышал биение своего сердца. Ему нравилось защищать Гортензию, успокаивать, беречь ее сон, отгоняя крокодилов. Он смотрел, как ночь медленно стирается за окнами комнаты, как лучи зари освещают паркет возле кровати, вырисовывая совершенно правильный прямоугольник белого света. Он пробежал пальцами по плечу Гортензии, словно по клавиатуре, вспоминая сонату для фортепиано Шуберта. Подумал о небе над Манхэттеном, подумал о том, что Шуберт не нуждался в вертолете, чтобы улететь в небо, и звуки воображаемого фортепиано, смешавшиеся с рассветом, высветлившим прямоугольник окна, унесли его так высоко, так высоко, что он улыбнулся и счастливо закрыл глаза.

На следующий день, когда Гортензия проснулась, она сразу протянула руку на другую половину кровати и обнаружила, что Гэри уже ушел. На подушке она нашла записку, в которой говорилось: «Увидимся сегодня вечером? Расскажешь мне обо всем? Целую тебя, о великая, великая Гортензия».

Она натянула одеяло под подбородок, потом сунула нос в тепло – вынула, засунула – вынула, подумала о капитане Хэддоке и его бороде, засмеялась, потянулась, попробовала вспомнить, что произошло накануне, вскочила одним прыжком, словно за ней гнались, помчалась к столу… Рисунки лежали на месте. Она вздохнула с облегчением, все это ей не приснилось. Коллекция тут, только знай воплощай.

И однако…

Ей стало страшно. «Что за идиотизм! Я должна сохранять спокойствие, нужно сходить к Елене. Елена все мне скажет».

Елена по утрам никогда никого не принимает. Она нежится в кровати под балдахином, пьет чай с двумя гренками, которые приносит Грейс, ее горничная, и не поднимается с постели до одиннадцати часов. Читает журналы и вырезает статьи, которые ей хотелось бы сохранить.

А сейчас только девять часов!

Гортензия отправилась в душ, помывшись, она натянула джинсы, майку, толстый свитер, причесала, опустив голову, волосы от затылка, схватила крем Гэри «Нивея», посмотрела на часы.

Девять двадцать.

Нагрела воды, поставила кофе, оперлась на стойку, отделяющую кухню от гостиной. Вздрогнула: а вдруг Елене не понравится? Полистала номер «Вог», поглядела на девушку в пижаме «Луи Виттон», которая пьет утренний кофе, вытянув длинные ноги, обутые в балетки «Лубутен». Отметила, какой ширины пижамные брюки, как сделан воротник, какой формы обшлаг рукава…

Половина десятого.

Она включила комьютер, покопалась в новостях. Наткнулась на интервью Стеллы Маккартни, которое она дала в одном из больших отелей в Нью-Йорке. «Как у вас получается быть такой красивой?» – спросила журналистка, которая даже не решалась сесть в присутствии своего кумира и смотрела на нее, открыв рот. «Рот закрой!» – мысленно приказала ей Гортензия. «Я не ем мяса, я не курю, не пью, – ответила Стелла Маккартни, стройная, улыбающаяся, раскинувшая руки, словно готовясь принимать почести и дары. – И еще, чтобы расслабиться, я езжу на лошади». – «Oh my god!»[15] – просюсюкала журналистка, готовая брякнуться в обморок от избытка чувств. Чтобы спастись от стресса, Стелла Маккартни прыгает на свою кобылу и мчится галопом по лесу! Какая замечательная идея!