Гортензия

Так продолжалось годами, пока ее не подстерегла смерть. Видя Эмманюэль от праздника к празднику, то на День матери, то на Рождество, я не могла не заметить, как стремительно она худела, теряла силы, разрушаемая своими грехами. Перед самым концом худоба ее была просто чудовищной, и убралась она за несколько недель.

В то время меня снова окрылила надежда. Может, перед уходом в порыве человечности она захочет исповедаться? Как я была наивна…

Помню, как я проникла в ее палату в больнице. Как только я ее не умоляла: «скажите, перед тем как покинуть этот мир», «сделайте доброе дело», «не ради меня, ради дочери, она так во мне нуждается» – я плакала, просила, становилась на колени перед ее кроватью. Сложив руки, я молилась за ее спасение и прощение. Она не должна предстать пред Господом с такой страшной тайной! Но Эмманюэль ни глаз не открыла, ни рта, хотя я и была уверена, что она все слышала. Прежде чем выйти из палаты, я плюнула ей в лицо и прокляла ее.

Она осталась замурованной в своем молчании до самого конца.

Комиссар Бернар Дюпуи с заметным южным акцентом вкратце изложил мне показания «стервы Дюфайе».

– По ее словам, ей ничего не известно. Она несколько месяцев не видела сына. Последняя встреча с ним состоялась седьмого сентября прошлого года. Он пришел, чтобы забрать одежду, и оставался там меньше часа. Разумеется, мы постараемся это проверить и допросим его сестру.

Тогда, помню, меня сразу удивило, что они не вызвали их обеих одновременно и не сравнили показания. Я просто кипела от злости.

– Не отпускайте эту женщину, молю вас, комиссар. Уверена, он непременно свяжется с ней или с сестрой; не исключено и то, что он скрывается у одной либо у другой. Вы ведь поняли, что она стремится прикрыть сына?

– Да нет, я скорее увидел перед собой мать, находящуюся в полной растерянности, – с сомнением в голосе произнес он, прежде чем продолжить: – Не отчаивайтесь, мадам Делаланд. Поверьте, мы обязательно их найдем. Не так-то легко бесследно исчезнуть с маленьким ребенком. Скоро вы будете об этом вспоминать как о страшном сне, доверьтесь мне.

И он спросил, словно ждал подтверждения:

– Вы ведь мне доверяете?

– А у меня есть выбор? – вздохнула я.

– Прекрасно. Мы бросим все силы на это дело. Ему от нас не уйти.

Похищение ребенка всегда считалось одним из самых тяжких уголовных преступлений, и полиция отнеслась к делу со всей серьезностью. Я сразу же подчеркнула тот факт, что Сильвен был лишь биологическим отцом моей девочки. Он никогда официально не признавал ее дочерью, а следовательно, в глазах правосудия и в соответствии с законом не считался ее отцом и не имел на нее никаких прав.

– Ему будет предъявлено обвинение в похищении и незаконном лишении свободы несовершеннолетнего лица, – уточнил комиссар Дюпуи, – а это тянет лет на пятнадцать в лучшем случае.

Дюпуи был доброжелателен, убедителен, и я сразу прониклась к нему симпатией. Конечно же, дочка очень скоро ко мне вернется, а этот негодяй сгниет в тюрьме.

Полицейские открыто не обсуждали этого при мне, но они опасались другого окончания истории. Вероятность того, что Сильвен похитил мою дочь, чтобы ее убить, а после наложить на себя руки, была слишком велика. В подобных случаях дело чаще всего шло по такому сценарию. Такая версия была в их глазах наиболее правдоподобной, и они немедленно принялись ее разрабатывать.

Во время допроса матери Сильвена они имели целью выяснить, что это была за личность, способная из чувства мести похитить у женщины ее трехлетнего ребенка, который, в сущности, был ему абсолютно чужим… «Стерва Дюфайе», разумеется, говорила о нем как о человеке искреннем и доброжелательном, немного экстравагантном, но уж никак не страдающем психическим расстройством. «Самоубийство? Еще чего! Мой сын любит жизнь, он настоящий эпикуреец», – заверяла она. Для нее версия самоубийства была совершенно неприемлема.

Она описала его как неотразимого соблазнителя, которого все обожали: друзья и особенно женский пол – победам которого не было счета. Все это было зафиксировано в протоколе: «Девицы возле него крутились, когда он еще был подростком. Вряд ли он хранил кому-то верность, но он был настолько красив и очарователен, что ему всё прощали». В протоколе оказались фразы, которые меня по-настоящему ранили, когда я их прочла. «Я едва поверила своим глазам, когда увидела женщину, с которой он вступил в связь. Она настолько заурядна, даже не симпатична, совсем не похожа на его прежних подружек. Не понимаю, что он в ней нашел». Она даже выразила сомнение: «В конце концов, кто сказал, что ребенок от него?» К счастью, комиссар Дюпуи мгновенно поставил ее на место: «Все члены семьи госпожи Делаланд свидетельствуют об этой связи, так же, как и соседи. Они проживали вместе год с лишним, так что существует большая вероятность, что именно ваш сын похитил маленькую Гортензию, мадам Дюфайе. Это тяжкое преступление, и ему грозит самое суровое наказание, равно как и тем, кто окажется его соучастником».