Гортензия

И тогда из глаз моих полились слезы. Не от того, что он сказал, и даже не от того, что я увидела искусственно созданное лицо моего ребенка, уже почти подростка. То, что меня добило окончательно, было внезапное осознание того, сколько неповторимых, прекрасных мгновений жизни с ней было у меня украдено. Скольких мгновений материнского счастья лишил меня Сильвен навсегда. Я не увидела ее поступления в садик – «школу для больших девочек», не увидела, как она научилась читать, плавать, возможно, танцевать. Да, как я могла забыть, конечно же, еще играть на пианино! Гортензия была такой грациозной, талантливой и любознательной. Мне вдруг стало отчетливо ясно, что, даже найди я ее сейчас, я буду для нее чужой. Мне нужен был тот трехлетний ребенок, а не эта девочка, веселая и беззаботная, выросшая вдали от матери и прекрасно без нее обходившаяся все эти годы… В течение нескольких, показавшихся мне вечностью, секунд ведущий выставил на всеобщее обозрение мое горе, отдал его на растерзание миллионам оценивающих глаз, и мне казалось, что камеры вот-вот обрушатся на меня всей своей тяжестью.

– Сильвен, если вы сейчас нас смотрите, пожалуйста, не останьтесь равнодушным к слезам Софии! – счел нелишним прибавить ведущий.

Я видела, что кое-кто из публики полез за платком, и не только в моей группе поддержки. Этого я уже не могла выдержать. Нарушая все на свете правила, не попрощавшись, я вскочила с места и бросилась за кулисы. Отталкивая людей, которые пытались меня задержать, уклоняясь от дружеских объятий Анны, которая какое-то время меня преследовала, я убежала от всех, подальше от этого проклятого телецентра в Ла-Плен-Сен-Дени[17], и вернулась домой, одна и пешком, неспособная выносить дольше жестокое и абсолютно бесполезное шоу.

Звонки, десятками поступавшие на студию, неизменно заводили в тупик; большинство исходило от фантазеров, ненормальных либо тех, кто, оставшись не у дел, любыми путями стремился к рекламе.

– В итоге идея оказалась не такой уж и хорошей, – вздохнула Изабелла. – Как только речь зашла об Анне, сразу можно было предположить…

С этого дня я стала все больше отдаляться от сослуживцев, погружаясь в одиночество. Все они уже давно ушли из моей жизни. Анна была единственной, кто продолжал работать в министерстве, но мы с ней больше не разговаривали. Однажды, не выдержав ее натиска, я попросила оставить меня в покое.

– Мне не нужна твоя жалость, – сказала я, – и помощь не нужна. Ты принесла мне больше зла, чем пользы. Я не хочу больше слышать твой голос и предпочитаю отныне не иметь с тобой дела.

Не обращая внимания на ее стенания, я дала ей такую жесткую отповедь, что в конце концов она отступила.

С тех пор каждый раз, когда мы встречались, она отводила взгляд.

Но долго еще я не могла отказаться от надежды, не могла отречься. Ходила по местам, указанным в адресованных мне письмах, где говорилось, что такой-то видел «похитителя», «негодяя, отобравшего у вас дорогую крошку». По мнению моих корреспондентов, в большинстве своем анонимных, мне стоило немедленно предупредить полицию. Я так и поступала, и, уж конечно, это ни к чему не приводило. Возможно, это были чьи-то жестокие игры, разборки между соседями или сведение семейных счетов: одна женщина, например, описала в качестве похитителя собственного мужа…

В 2003 году я даже доверилась одному ясновидящему, радиэстезисту – специалисту по биолокации. Помню, как все выходные напролет мы с ним бродили по марсельским улицам. Маятник, задействованный в качестве индикатора, упорно показывал на этот город, едва господин Капель подносил его к карте Франции. Над Марселем маятник принимался плясать как одержимый, явно указывая на квартал Панье, возле старого порта. Повинуясь маятнику, мы исходили весь район, улицу за улицей. Чем больше Капель упорствовал, тем больше я ему верила. Вернулись, как и следовало ожидать, ни с чем. Этот шарлатан облегчил мой кошелек на три тысячи евро.

Мало-помалу, с течением времени, руки у меня окончательно опустились, и в итоге я смирилась: дочь я больше никогда не увижу.

От всех этих лет страданий, от всех тех, кто хотел мне помочь, у меня осталась одна Изабелла. Она – единственная, кто понимал меня по-настоящему и продолжает понимать.

Изабелла не просто верная и преданная подруга, она – мой проводник по жизни, я всегда к ней прислушивалась. Даже не могу представить, во что бы я превратилась без нее.

Вот почему вечером я обязательно расскажу ей об этом невероятном ужине, который прошел в нескольких метрах от моей дочери. Она заслуживает того, чтобы разделить мою радость.

14 София

Меньше чем через год после исчезновения моей дочери Изабелла уехала из Парижа, уволившись из яслей девятого округа. Теперь она живет в провинции, далеко от меня, став настоящей пленницей больного мужа, поэтому мы больше не видимся. Но регулярно перезваниваемся. С течением времени мы все реже и реже говорили о похищении, да и какой в этом был толк?