— Не знаю... Но никакой курд не сочтет себя независимым, если над ним будет ваша направляющая рука, если ему и впредь придется подчиняться турецким или иранским законам, всегда подавлявшим его. Курды и слушать не станут таких предложений, и вы это знаете.
— О'кей. Пусть это не бог весть что. Луны мы не подносим на тарелочке. Это всего лишь начало.
Мак-Грегор потянулся к пустому бокалу, но когда Мозель наполнил его, Мак-Грегор уже раздумал пить. Он бросил взгляд на Мозеля — вот тоже честный человек вроде Кэспиана. Все они, возможно, честные. Но так или иначе, решающим весом здесь обладает один Кэспиан, и приятно после всех этих долгих лет увидеть, как Эссекс наконец-то оттеснен и умален историческим своим преемником.
— Знаете ли вы, в чем коренной изъян вашего предложения? — сказал Мак-Грегор Кэспиану. — Вы рассчитываете, что курды сядут за один стол с волками — пожирателями кур, выклевывающих глаза детям, — процитировал Мак-Грегор по-персидски.
— Я и забыл это присловье, — засмеялся Кэспиан.
— Разве же не так?
— Конечно, так, — сказал Кэспиан. — Беда только, что вы все еще предаетесь мечтаниям, Мак-Грегор. Полная независимость курдов практически неосуществима. Предприятие в данный момент безнадежное, и вы знаете это не хуже меня.
— Да, но мы никогда с этим не примиримся, — сказал Мак-Грегор. чувствуя, что ему по душе этот американец, с ним можно говорить честно. — Проблема выходит за рамки практической.
— Так ли, этак ли, но вам бы стоило, по крайней мере, съездить с этим предложением к старине кази.
— Не могу, — покачал Мак-Грегор головой.
— Почему?
— Я знаю, что оно реально означает.
— Вы делаете ошибку, — убеждал Кэспиан. — Возможно, они его примут.
— Возможно. Но я в этом не участник.
— Взгляните трезво, — напирал Кэспиан. — Этим ли, другим ли путем, но мы добьемся своего. Нам нетрудно изолировать, запереть кази намертво в голых горах.
— Не будьте в этом чересчур уверены, — возразил Мак-Грегор. — Теперь им туго, но вы не сможете занять там каждую ложбину и каждый склон, даже располагая людьми ильхана.
— Есть и другие способы. — Кэспиан повернулся к Мозелю и спросил: — Где этот грек или кто он там?
— Одну минуту, — сказал Мозель, отворил боковую дверь, позвал. Явился «грек» — низенький и толстый головастый человечек явно не греческой наружности.
— Мосье, мосье, мосье, — закланялся он, как кукольный Петрушка, на все стороны.
— Это Сулейман, — сказал Кэспиан, не глядя на Сулеймана. — Он один из подписавших соглашение о концессии, которую ваш Комитет предоставил компании «Леанко», он уплатил Комитету те деньги, розыском которых вы занимались. Вам о нем известно?
— Известно.
— Так вот, — продолжал Кэспиан, — мы купили у него долю участия в этом соглашении, дающую контроль над всей концессией. С соблюдением всех законностей...
— Даже так? — проговорил Мак-Грегор.
— Да-аже так, — протянул с преувеличенным американским акцентом Кэспиан.
Мак-Грегор поднялся с кресла.
— Там у меня где-то плащ, — сказал он Мозелю.
— Но послушайте, Мак-Грегор, — сказал Эссекс. — Нельзя же так вот просто взять и уйти.
Мак-Грегор надел плащ.
— Уж извините, — повернулся он к Кэспиану. — Но нам с вами... А впрочем...
Мозель проводил Мак-Грегора к дверям, сказал негромко:
— Мне жаль, что оказалось невозможно избежать этого финала. Но вы держались стойко, Мак-Грегор. Очень стойко.
Глава тридцать вторая
Когда Мак-Грегор сообщил Кэти, что дело кончено и он потерпел неудачу, Кэти глубоко вздохнула.
— Вот и слава богу. — А затем прибавила: — Все же правы китайцы. Если курдам когда-либо удастся изменить свое положение, то лишь в том случае, если они будут действовать собственными силами, без посторонней помощи. И твоя удача или неудача все равно мало что значит.
— Китай освободился, — возразил Мак-Грегор, — только после того, как японцы были разбиты с посторонней помощью, и помощь оказана была немалая.
— Ладно уж, — сказала Кэти. — Я не собираюсь начинать политический спор. И никогда не стану снова заводить об этом деле речь, раз с ним покончено.
Был восьмой час вечера, они одевались, готовясь ехать к Жизи Маргоз на ужин. Кэти подняла к свету чулок, требовавший пристального осмотра, но вместо этого пристально всмотрелась в мужа.
— Ведь ты с ним полностью покончил?
— Нет. Не совсем, — ответил Мак-Грегор после длинной паузы, решив быть честным до конца.
Она перестала одеваться, подошла к нему.
— Что же ты можешь теперь? Что тебе тут осталось?
— Не знаю еще, — ответил он. — Но мне это слегка напоминает обстановку во Франции. Весь народ на улицах, у студентов с языка не сходит слово «революция», но положение остается в точности таким, как прежде.
— Не вижу, при чем тут Франция.
— Похоже, что все мы боремся с незримым противником, с каким-то недосягаемым врагом.
— Ты потерпел неудачу — и вопрос исчерпан, — сказала она твердо и опять занялась одеванием. — Упакуем чемоданы и вернемся в Лондон. Завтра же.
— Нет. Уехать я еще не могу.
— Но почему же? За что тут осталось цепляться?