Горы и оружие

— Даже этого не обещаю. Да и как я могу обещать? Но если ваш кази знает, что такое дипломатия, — а думаю, он знает, — то он поймет, что открывающаяся перспектива сулит ему больше, чем любые краткосрочные коммерческие или политические сделки с французами или американцами. Вы согласны?

— Пожалуй, — осторожно сказал Мак-Грегор.

— Прекрасно. Вот и съездили бы в Лондон и объяснили бы ситуацию кое-кому из наших экспертов — сказали бы то, что думаете. Они весьма хотят вас выслушать.

— Я не сделаю ничего подобного, — сказал Мак-Грегор.

— Но почему же?

— Если вы хотите предложить кази что-то вполне конкретное, то я передам ему. Но я не собираюсь выступать вашим посредником.

Эссекс поднялся, взял яблоко из вазы на буфете, которую Кэти не забывала щедро наполнять фруктами.

— Вряд ли это разумный подход к делу, — сказал Эссекс. Но затем прибавил: — Ну что ж, можете предложить кази и нечто конкретное. — Эссекс с хрустом надкусил яблоко.

— Что именно?

— Деньги, — сказал Эссекс.

— Какие?

— Четверть миллиона фунтов. Сумма, которую пытаются спасти ваши курдские друзья, не так ли?

— Примерно.

— Мы можем авансировать вам эту сумму завтра же, сказал Эссекс. — Можете так и передать вашему другу кази.

— А что взамен потребуете?

— Ничего. Дело упирается лишь в вас.

— То есть вы уплатите курдам эти деньги при условии, что я стану вашим агентом.

— Нашим посредником, — поправил Эссекс.

— Это не что иное, как подкуп, — спокойно сказал Мак-Грегор.

— Это не подкуп, — ответил Эссекс. — Это шантаж. Подумайте, что ждет вас в случае отказа.

— Одним-двумя затруднениями больше — разница невелика.

— Невелика, говорите? У вас еще не отбирали паспорта? Не замораживали банковского счета? Не выдворяли вас из Франции? И тому подобное. Все заинтересованные стороны здесь обладают оружием этого рода и при желании могут применить его против вас.

— Что ж, применяйте ваше оружие, — сказал Мак-Грегор.

— Ну что вы! Зачем стану я прибегать к вещам столь смехотворным? Но я ведь знаю, что ваше положение в Иране сделалось уже нелегким. Мне крайне бы не хотелось, чтобы ваши затруднения там еще усугубились.

— Бросьте огрызок вон туда, — указал Мак-Грегор на мусорную корзинку из толстого пергамента.

Освободясь от яблока. Эссекс вытер руки большим красным носовым платком.

— Как бы там ни было, подумайте над моими словами. Я бы на вашем месте покончил с этим делом как можно тише и быстрее. И мы поможем вам, если вы проявите чуть больше благоразумия.

— Понятно, — сказал Мак-Грегор, провожая этого самого благоразумного из встреченных им в жизни людей, и в холле Эссекс прокричал совсем по-семейному:

— До свидания!..

— До свидания… — донесся голос тети Джосс из недр дома.

Проводив Эссекса, Мак-Грегор позвал Эндрю и спросил его, зачем он ездил в Лион с Тахой. По какому, собственно, делу?

— Мама уже принималась за меня, — сказал Эндрю. — Для чего и тебе зря расстраиваться?

Мак-Грегор вопросительно взглянул на Кэти, вошедшую вслед за сыном.

— Он упрямо отмалчивается, — сказала Кэти.

Эндрю пожал плечами.

— Спросите у Тахи, — сказал он. — Таха вам расскажет.

— Расскажи ты сам, — сказал Мак-Грегор.

— Но дело это, по сути, не мое.

— У вас с отцом, — сказала Кэти, — прелестная манера у обоих: съеживаться, умаляться в нужную вам минуту — мол, это дело не мое. Если не твое, то зачем ты с ним ездил?

— Тахе рискованно одному ездить по Франции. Он выглядит как алжирец — как бико (уничижительное прозвище алжирцев во Франции). Вот я и решил: куплю билеты туда и обратно, съезжу с Тахой.

— Ну а с какой целью? — снова спросил Мак-Грегор, зная, что, действуя мягко, можно у сына добиться ответа; Кэти же напустится, начнет укорять, и юноша спокойно, но твердо упрется.

— Он просто хотел взглянуть на вагоны. Хотел разыскать их, но не смог. И повидался затем с курдами — из тех, что учатся в Лионском университете. Вот и все.

— Ты больше таких вещей не делай, — сказал Мак-Грегор. — Ты подвергаешь опасности не только себя, но и меня.

— Хорошо, не буду.

— Вот и все твое наставление? — вмешалась Кэти. — Вели ему, чтобы впредь не смел вообще иметь дела ни с кем из курдов.

— Не будем так уж категоричны, — сказал Мак-Грегор. — Эндрю знает, чего мы от него хотим. И ты должен понять, — обратился он к сыну, — что ты всех нас ставишь под удар.

— Хорошо. Но не вините Таху. Он меня не звал ехать.

— Платил за проезд и гостиницу ты? — спросила Кэти.

— Я.

— Из каких же денег?

— Из моих собственных, конечно, — из стипендии.

И, ласково поцеловав мать, Эндрю пошел во двор, к воротам — впустить Таху. В «прослушиваемом» доме Таха разговаривать не захотел, и они с Мак-Грегором, сойдя во двор, стали прогуливаться вдвоем по известковой сырой гальке, хрустевшей под ногами.

— Ты поступил глупо, — сказал Мак-Грегор.

— Вагоны надо было посмотреть, — сказал Таха по-курдски.

— Да зачем?

— Надо было убедиться, что они есть. Но штука в том, что их перегнали в Марсель.

— А ты не ошибаешься?

— Можете не сомневаться — вагоны в Марселе.

— Тогда, надо полагать, они перешли в чьи-то другие руки, — сказал Мак-Грегор. — Но каким образом?