Горы и оружие

Мак-Грегор покосился на Кэти, но та не подымала глаз, бесшумно хозяйничала: разливала кофе, пододвигала сахар, меняла тарелки ему и Мозелю, ловко оставляя «ничейное» пространство между ними на столе. И все это молча, как бы предоставляя им самим решать проблему своих странных взаимоотношений.

— Разумеется, помощь была бы кстати, — проговорил Мак-Грегор.

— Тогда я договорюсь и позвоню Кэти, — сказал Мозель. Кэти вышла, оставив их вдвоем. — Но что, если вам все же не удастся заполучить те вагоны?

— Тогда их взорвут, — сказал Мак-Грегор.

— Это будет глупо, — сказал Мозель, поморщившись.

— Не спорю. Но глупа сама ситуация.

— Если вы способны повлиять на этих глупцов, то скажите им, пусть подождут. В министерстве по-прежнему еще сильна фракция, которая охотно передала бы это оружие вашему Комитету. Если вам удастся сдвинуть Кюмона с мертвой точки, убедить его в том, что Шрамм неправ, то вы еще, возможно, добьетесь успеха.

Вернулась Кэти — уже в плаще.

— Я в «Одеон» собралась, — сказала она Мозелю. — Уж очень завлекательную вы, Эндрю и все прочие нарисовали мне картину того, что там происходит.

— Я подвезу вас, — сказал Мозель вставая.

— И я с вами, — сказал Мак-Грегор и вышел следом, надев в холле свой плащ. — Собственно, мы с Кэти можем и пешком, — сказал он Мозелю на лестнице. — Это ведь недалеко.

Вышли из ворот. Мозель сел в свой малолитражный и малоприметный «рено» и уехал, а Мак-Грегор с Кэти молча пошли по Барбе-де-Жуи под мелким дождиком.

— Куда теперь нам повернуть? — спросил Мак-Грегор.

— Я думала, ты знаешь дорогу.

— «Одеон» — это за Сен-Жермен-де-Пре, — сказал Мак-Грегор, пряча руки в карманы плаща.

— Так далеко! У меня нет желания промокнуть дорогой, — сказала Кэти останавливаясь.

— Но такси сейчас не найдешь.

— Тем более следовало ехать с Ги. Зачем тебе понадобилось идти пешком?

Мак-Грегор почувствовал, что вот и приходит конец безопасному холодку отношений.

— Ах, да идем же, — проговорила Кэти раздраженно. — Ты явно решил прочесть мне нотацию. Итак, приступай.

Мак-Грегор поравнялся с Кэти.

— Темой нотации будет, конечно, Ги Мозель, — продолжала она. — Он как терновый венец у тебя на челе. Но настоящей ссоры ты не хочешь, не правда ли? Хочешь лишь вызвать меня на откровенность. Чтобы я сама тебе все на ладони поднесла.

— Что ж, — сказал Мак-Грегор. — Лучше откровенность, чем теперешние наши отношения.

— И одного себя вини. Если я стала равнодушна к твоим проблемам, то из-за тебя же самого. Меня упрекать нечего.

Они шли рядом, застегнувшись наглухо в свои плащи и стараясь не сталкиваться, не касаться друг друга.

— Я предупреждала тебя, что если опять поедешь в Иран, то я не отвечаю за последствия.

— И как это расшифровать?

— Тебе моя расшифровка нужна? Ты хочешь, чтобы я тебе объяснила?

— Хочу, — сказал он. — Говори.

— Но глупо ведь. Лучше уж не касаться.

— Тогда зачем эти твои вызывающие слова?

— Я хочу встряской, шоком разбить твое упрямство.

Они обошли группу студентов, под черным анархистским флагом шагавших кто по панели, кто по газону бульвара.

— Да, для меня это шок — проговорил Мак-Грегор. — Но зачем ты так, я все же не пойму.

— Затем, что ты похож на глупого пса миссис Фавзи. — (Миссис Фавзи была их тегеранская соседка; пса ее, если уж вцепился во что, не принудишь разжать челюсти, сколько ни бей, ни пинай и ни окатывай водой.) — Я, видно, так и не заставлю тебя бросить этот курдский безнадежный кавардак. А ты и не знаешь всей его безнадежности.

«Должно быть, Мозель рассказал Кэти что-то сверх того, что сообщил мне», — подумал Мак-Грегор.

— Бросить я не могу, Кэти, — сказал он. — Нельзя еще пока.

— Айвр, я пытаюсь открыть тебе глаза на цену, которую ты платишь за свое упрямство. Опомнись…

— Но я ведь сказал тебе, что кончу дело и останусь в Европе навсегда. Почему тебе этого мало? Для чего настаивать на том, чтобы я скомкал, бросил все теперь, когда близок уже конец? Две-три недели еще…

— Ты прекрасно знаешь, что между нами встало не одно лишь это.

— Знаю. Но ведь я уже согласился остаться в Европе. Чего же еще от меня нужно?

— Нужно, чтобы ты постарался меня понять.

— Но я понимаю.

— Нет, не понимаешь.

Они прошли мимо «Двух обезьян», где, густо обсев столики, люди тратят массу денег и энергии — доказывают этим свою значимость.

— И если для того, чтобы вывести тебя из смехотворного повиновения курдам, требуется, чтобы я спала с Ги Мозелем, то я буду с ним спать.

— Ну, ты попросту губишь все, — сердито сказал Мак-Грегор.

— Да, гублю. А чем тебя иным пронять?

— Но какой бес тебя толкает? Чего ты от меня хочешь, Кэти? Чего?

— Лишь одного, — ответила она. — Хочу, чтобы ты снова стал тем, кем был когда-то: просто человеком, индивидуумом, личностью. Тогда и я снова стану, какой была.

— Ох, мутит меня от этих индивидуумов. Я никогда не стану здешним, — взмахом руки указал он на город.

— Очень жаль, — сказала Кэти сухо.

Они взошли по ступеням под колоннаду театра «Одеон». При входе их остановила девушка с «конским хвостом» и с красной нарукавной повязкой.