Горы слагаются из песчинок

А тот тем временем стоял уже у входа в мастерскую и грелся на утреннем солнышке с таким видом, будто это не ему только что надавали щелчков и будто его вовсе не интересует, что происходит в эту минуту в раздевалке. Хотя на самом-то деле он судорожно прислушивался, ловя каждый звук. Чтобы не видно было, как дрожат его руки, Подросток глубоко запустил их в огромные карманы спецовки и крепко вцепился себе в ляжки.

Опять он спасовал. Оказался слабаком, не сумел защититься. Бежал с поля боя. Как всегда в последние полтора года. А ведь здесь ему нужно закрепиться во что бы то ни стало, он должен выстоять, это последний шанс, и если все кончится благополучно, то потом можно будет рассчитывать на что-то другое, лучшее. Сквозь эти три года нужно пробиться, как пробиваются сквозь метровые стены крепостной тюрьмы решившиеся на побег узники. В эту тюрьму он загнал себя сам и теперь уж хочет не хочет, а нужно держаться! Хотя бы ради Матери. Сколько можно волынить? Если и тут не удержится, то сведет Мать в могилу.

Она и так выплакала все глаза. За год раз сто побывала в школе. А сколько учительских квартир обошла, умоляя помочь сыну и выслушивая в ответ утешительную ложь и расплывчатые заверения.

Мать в трудные дни показала себя не усердным муравьем, а бульдогом, настоящей тигрицей — вот бы видел ее тогда лечащий врач Отца! Это по ее милости притча о трудягах муравьишках перестала его занимать и почти забылась, хотя, может быть, виновато и время — ведь с тех пор, как врач ему рассказал ее, минуло полтора года.

Заслышав, как сзади по бетонной дорожке к нему подкрадывается Шишак, Подросток так стиснул в карманах кулаки, что захрустели суставы. Но не пошевелился, продолжая глядеть на синее в этот ранний час августовское небо.

Тот стоял у него за спиной затаив дыхание, потом вдруг выдохнул: шею и уши Подростка будто опалило жаром. Он повернулся так резко, что Шишак от неожиданности отпрянул. Подросток смотрел на него в упор, стиснув до боли зубы, чтобы не выдать противнику внутренней дрожи.

Шишак осклабился. Сделав вид, что просто разыгрывает Подростка, он с кривлянием обошел его и, принужденно насвистывая, двинулся к туалету.

Подросток замер в ожидании.

Шишак обернулся, и на лице его изобразилось искреннее удивление. Он явно не знал, что делать дальше. Ведь он дал Подростку спасительную возможность, но этот хиляк с девчоночьим лицом не воспользовался ею, хотя мог спокойно улизнуть в мастерскую, оставшись целым и невредимым.

Подросток заметил в движениях противника нерешительность. Шишак пнул кочку, подняв облачко пыли, потом квадратным носком башмака стал чертить на глинистой, плотно утоптанной земле кривые линии, но, как бы он ни тянул время, расстояние между ними сокращалось.

Подросток стоял как вкопанный и явно не собирался ретироваться.

Тихоня с Гномом, укрывшись в мастерской, наверняка подглядывали за ними из-за какой-нибудь разбитой машины.

Наконец Шишак решился и, с наигранной небрежностью подойдя к Подростку, криво улыбнулся:

— А ты не такой уж и маменькин сынок, как я думал. Держи краба, старик, — протянул он открытую ладонь.

Подросток, чувствуя подвох, взглянул в настороженно прищуренные глаза Шишака и нерешительно вытащил руку из кармана. Они, как положено примиряющимся сторонам, пожали друг другу руки, но, готовил ли Шишак подвох, так и осталось невыясненным: с улицы в ворота мастерской завернул Шеф, покачиваясь грузным телом, прошел по дорожке и остановился перед учениками.

— Уже подружились? — Его огромная ладонь опустилась на плечо Подростка. — Одобряю, весьма одобряю. — Он выдержал паузу. — Вы, Амбрушка, у нас новичок. Так что обзаводитесь друзьями. А то обстановка тут непривычная, верно? Хочется человеческого участия… я все, все понимаю. Дружите себе на здоровье. Но если возникнут какие проблемы — сразу ко мне. Уяснили?

— Так точно.

— Вот и ладно.

Шишак нервно передернул плечами. Шеф покосился в его сторону:

— Что, нездоровится, сын мой? Знобит?

— Так точно… То есть нет, — смешался Шишак.

— Ну, ну. Значит, все-таки нет. Тогда, может, неважно отдохнули после ночной попойки? А?

— Смею доложить, попойки не было, товарищ завпрактикой.

— Ну да. Не было. И как это я мог такое подумать. Плохо, плохо я о тебе думаю, сын мой. Ведь ты ни разу в жизни еще не переступал порога этой самой… хм… забегаловки.

Шишак залился краской.

— Можно сказать, что нет.

— Ну да, — закивал огромной головой Шеф. — Хм, хм, хм. Возможно. Очень возможно, сын мой. Глаза мои, к сожалению, совсем уж не те, что прежде. Ничего не поделаешь, старость. То они видят, то не видят. Разве можно на них положиться. Ты тоже так думаешь? — спрашивает он с благосклонной улыбкой.

— Никак нет, — бледнеет тот. — Я не думаю.

— Не-е-т? Потрясающе! А я-то надеялся, что хоть с логикой у меня все в порядке. Я полагал, что начинка в моей голове не превратилась еще в труху… к сорока-то годам. Н-да. Я-то думал, что с ее помощью способен объяснить хотя бы себе причины и суть парадоксов. Очень жаль, но выходит, я заблуждался. Позорно заблуждался. Очень, очень и очень жаль.