Горы слагаются из песчинок

Подросток, задыхаясь, отчаянно молотит руками, но его кулаки отскакивают от упругого тела верзилы, только однажды, один-единственный раз, он попадает во что-то мягкое. Под градом ответных ударов он, корчась от боли, валится на пол. Плечи, спину, нутро обжигают новые вспышки боли, он уже ничего не чувствует и не видит, перед глазами, сливаясь, пульсируют разноцветные круги.

— Хватит, хватит! Ты что, озверел?! — Это как будто визжит Гном.

Слышатся глухие удары, но бьют уже не его.

Он протирает глаза — на них что-то липкое, теплое — и поворачивается: двое мальчишек вцепились в Шишака.

— Это уж слишком! От гадости, которую ты устроил позавчера, — гневно пыхтит Тихоня, — меня чуть не вырвало.

— Ах ты, Тихоня… ты пасть разевать? — Шишак кидается на Тихоню.

Гном налетает на верзилу сзади и пинает ногами.

— Я тоже чуть сквозь землю не провалился! Я тоже! — кричит он.

Раздается истошный вопль Шишака.

Подросток, шатаясь, выходит из цеха и, с трудом подняв с земли велосипед, собирается ехать, но замечает, что с улицы к мастерской приближаются люди. Он узнает Мастера и еще двух рабочих. Остальные, в темных костюмах, ему не знакомы. Он поспешно скрывается за подсобными помещениями.

Тут снова раздается хриплый, протяжный вопль Шишака, и взрослые бросаются в цех.

Путь свободен. С трудом удерживая руль, Подросток выезжает за ворота и поворачивает не к городу, а на шоссе, ведущее в сторону Дуная.

Он слышит у себя за спиной крики взрослых, резко оборачивается и только теперь, от боли, резанувшей по скулам, окончательно приходит в себя. Взрослые стоят в дверях мастерской и делают ему какие-то знаки, а Мастер трусцой бежит за ним. В страхе оглядываясь на него и бешено округлив глаза, Подросток очертя голову удирает.

Но опасность угрожает ему не сзади: чудовищная сила выбрасывает его из седла, он летит, кровью окропляя воздух вокруг себя, и проваливается в пустоту.

* * *

Прозрачные пузыри с размытыми очертаниями, теснясь, наползают друг на друга. Они раздуваются и опадают, вытягиваются, делятся и снова сливаются в сплошное белое поле.

Потом наступает мягкая густо-коричневая темнота.

Вспыхивают яркие разноцветные крапинки и, загадочно мерцая, разбегаются по коричневому своду. Свод растет, распираемый изнутри, содрогается от напряжения, которое отдается в мозгу резкой болью. Чье-то тонкое острое жало быстрым укусом распугивает мерцающие крапинки, они гаснут, опять уступая место теснящимся, напирающим друг на друга пузырям.

Перед глазами, застилая успокоившиеся наконец пузыри, неторопливо плывут клубы непроницаемого молочно-белого тумана, туман застывает и превращается в огромные снежные сугробы, которые, дрогнув, вдруг начинают пениться, оседать, и сквозь них проступает другая, более прочная и реальная, рассеченная на вертикальные и горизонтальные плоскости белизна. Слышатся отдаленные шорохи, чей-то шепот, холодное позвякивание металла…

Веки Подростка закрываются. Глазам горячо.

К нему кто-то подходит, он чувствует теплое дыхание и легкое прикосновение ко лбу.

Лицо, выплывающее из белизны, кажется сложенным из желтоватых осколков.

— Наконец-то, — доносится откуда-то издалека. Неужели это произнесли шевелящиеся на раздробленном лице губы? Не может быть.

— Наконец-то, — снова доносится до Подростка. Он видит, как удаляется женская фигура в жестко похрустывающем халате.

«Это я здесь лежу? Но почему я… почему? Как я-то сюда попал?» — пытается он понять, но мысли путаются, в голове дурман.

Дверь отворилась. Ее скрип показался пронзительным визгом.

Над ним склонился знакомый мужчина. Седина, полукружья бровей на широком лбу. Все то же самое.

— Двенадцатая, — бормочет Подросток в полузабытьи.

Мужчина склоняется ниже:

— Разговаривать, молодой человек, еще рано.

Подросток как будто видит в палате вторую койку. Пустую.

— Двенадцатая… — шепчет он еле слышно.

— Нет, не двенадцатая, сынок. — Врач смотрит куда-то в сторону, наверное на стоящую рядом сестру. — Все еще помнит про двенадцатую, — шепчет он. — Невероятно. Невероятно. — Вскинув руки, он снова приближается к Подростку, и слышится то же холодное металлическое позвякивание.

— Товарищ главврач, так ведь там лежал…

Неожиданно наступившую тишину пронзает острое беспощадное жало. Подросток вскрикивает и чувствует, как по телу разливается приятное тепло. На нем поправляют одеяло, пальцы мужчины что-то нащупывают у него на запястье, кожа Подростка, словно оживая от прикосновения, начинает дышать. Тишина вокруг белая, мягкая, успокаивающая. Бездонная тишина.

* * *

Раздробленное на осколки лицо постепенно разглаживается, сегодня оно совсем гладкое, свежее, симпатичное. Это лицо, постоянно находясь в поле зрения, привлекает к себе внимание, заставляет Подростка сосредоточиться.

— К вам двое друзей, — говорит сестра, останавливаясь в дверях.

Он смотрит на нее недоумевающим взглядом, с трудом вспоминая лица давних друзей, бывших своих одноклассников.

— Ребята из мастерской.

Подросток улыбается.

Входят Гном и Тихоня. Смущенные, робкие пацаны. Долго топчутся посередине палаты, молчат.

Наконец Гном подходит ближе.