Госпитальер и Снежный Король

Не в силах напрямую достучаться до сознания московитян, они использовали посредников из числа тех, кто создан для того, чтобы их взяли под контроль. И так получилось, что один из них оказался латином.

Уже когда все было кончено, Одиннадцать, обретя былую силу, без труда достучались до сознания Сомова. Это было странное ощущение - как между сном и бодрствованием, когда информация помимо чувств вливается в тебя, как в пустой сосуд. Тогда госпитальер и узнал, как все было.

- Нам нужен двенадцатый угол, - прошелестело в сознании в ночь, за три дня до того, как друзья покинули планету.

- Кто? Уж не я ли?! - вырвалось из глубины существа Сомова.

- Нет... Ты не подойдешь.... Мы будем искать. На поиск уйдут годы. Нас не смущает ожидание. Но мы боимся, что прошлый Восьмой оттуда вернется.

- Он не вернется.

- Почему?

Госпитальер не мог объяснить, откуда у него такая уверенность. Но ему казалось, что Восьмой Угол покинул этот мир навсегда.

- Кажется, он нашел то, что искал. За той стороной зеркала, - как смог ответил Сомов.

Примерно так выглядела для Сомова вся эта история. Но он был не уверен, что картина хоть в какой-то мере полная.

Но это неважно. Все узнать невозможно. Недоговоренность придает миру оттенки. И жить тогда становится куда интереснее.

***

За окном накрапывал мелкий моросящий дождь. Мокрая мостовая, мокрые зонты, мокрая пролетка. Стук копыт. И какое-то грустное, минорное состояние, И мокрые думы.

Сомов сидел перед камином, в котором трещали поленья. Огонь метался весело, как мелкий бесенок.

Госпитальер честно пытался расслабиться, и ничего не выходило. Сегодня в нем поднималась глубоко сидящая тревога.

После возвращения с Синей Долины прошло четыре месяца. И госпитальер все никак не мог прийти в себя. Дело даже не в том, как за друзей с энтузиазмом взялись московитянские ученые и спецслужбы, выдавливая по капле информацию – к этому, как раз, было не привыкать. Хуже, что Синяя Долина не отпускала его. И вряд ли отпустит всю оставшуюся жизнь. Он оставил там часть своей души. И ему не раз грезился двенадцатиугольная пирамида. И одиннадцать потерянных, одиноких Богов в углах фигуры.

Он прикрыл глаза, сжав массивные подлокотники кресла.

Возникло ощущение, ему кто-то дышит в затылок. Дыхание было невесомое, едва ощутимое, но проникающее глубоко, в саму душу.

И еще возникло ощущение чужого присутствия.

Это пугающее ощущение росло. И из полумрака на улице будто просачивалась неопределенность, вязкость. И тут он разом провалился в темноту.

Это не была галлюцинация. Это не был морок. Он просто провалился в иной мир, такой же реальный, как и тот, где только что плясал огонь в камине.

И как наяву, ярко он увидел синюю дорогу, извивающуюся среди холмов в сказочном мире.

И услышал зов. Отдаленный. На грани восприятия. Но в этом зове слышалась надежда.

И вдруг он понял, откуда этот зов.

Двенадцатиугольник сформирован снова...