Господь да благословит решение мое (Император Николай II во главе действующей армии и заговор генералов)

Полковник Генерального штаба В.М. Пронин так описывал царскую Ставку: "На южной окраине Могилева, на высоком и крутом берегу Днепра, откуда открывался прекрасный вид на заднепровские дали, стоял небольшой двухэтажный губернаторский дом. Здесь имел пребывание Государь Император во время своих приездов в Могилев. Почти вплотную к этому дому, или как мы его называли "дворцу", примыкало длинное двухэтажное здание Губернского правления; в нем находилось Управление генерал-квартирмейстера, этого "святая святых" всей русской армии. Перед "дворцом" и Управлением была довольно большая площадка, обнесенная со стороны прилегавшего к ней городского сада и улицы железной решеткой. У парадного входа "дворца", когда Государь был в Ставке, обыкновенно стояли парадные часовые от Георгиевского батальона, составлявшего охрану Ставки. Батальон комплектовался георгиевскими кавалерами - офицерами и солдатами всех строевых и пехотных частей армии, по особому выбору. Это, так сказать, были "храбрейшие из храбрых". В ближайших аллеях сада и на прилегающей к площадке улице несли дежурство чины дворцовой полиции и секретные агенты, которых мы называли "ботаниками". Дабы не обращать на себя внимание, они, внешне сохраняя непринужденный вид, словно прогуливались, останавливались у дерева или цветочной клумбы и как бы внимательно их рассматривали, в то же время зорко следя за всеми прохожими и проезжими. Невдалеке, напротив Управления генерал-квартирмейстера, за садом, в большом здании Окружного суда, помещалось Управление дежурного генерала Ставки, во главе которого стоял генерал Кондзеровский"{223}.

С переездом Ставки в Могилев город был превращен в укрепленный лагерь. Императорскую Ставку обороняли отдельный авиационный отряд, отдельная артиллерийская батарея, батарея воздушной артиллерийской обороны и другие конные и пешие отдельные воинские подразделения.

Важным последствием принятия Николаем II верховного командования стала та атмосфера в Ставке, которая пришла на смену нервной и импульсивной обстановке, царившей в ней при великом князе. Эта атмосфера определялась, в решающей степени, личностью самого Николая II.

Великий князь Андрей Владимирович, чьи воспоминания мы уже приводили, писал: "Как неузнаваем штаб теперь. Прежде была нервность, известный страх. Теперь все успокоились. И ежели была бы паника, то Государь одним свои присутствием вносит такое спокойствие, столько уверенности, что паники быть уже не может. Он со всеми говорит, всех обласкает; для каждого у него есть доброе слово. Подбодрились все и уверовали в конечный успех больше прежнего"{224}.

Атмосфера в Ставке, с приходом Царя, стала намного демократичнее. На киносеансах, в августейшем присутствии, всегда были солдаты в качестве зрителей, часто устраивались сеансы для детей и школьников. Эта атмосфера сохранилась до самой революции. 6 января 1916 года Николай II пишет императрице: "В пятницу устраиваю кинематограф для всех школьников". 1 июля 1916 года: "Вчерашний сеанс в кинематографе был интересен - показывали Верден. Я позволил присутствовать семьям военных, так что боковые ложи были полны дамами и детьми, стулья заняты мужьями, а весь верх, по обыкновению, солдатами"{225}.

Когда мы говорим об этой удивительной способности Царя успокаивающе воздействовать на окружающих, то вспоминаем великого князя Николая Николаевича, который умолял Государя не уезжать, так как он чувствует себя при нем намного уверенней.

Новый начальник Штаба генерал Алексеев также говорил об этом свойстве личности Императора: "С Государем спокойнее. Его Величество дает указания, столь соответствующие боевым стратегическим задачам, что разрабатываешь эти директивы с полным убеждением в их целесообразности. Он прекрасно знает фронт и обладает редкой памятью. С ним мы спелись. А когда уезжает Царь, не с кем и посоветоваться"{226}.

Адмирал Бубнов, в общем критически настроенный к Николаю II, как военному руководителю, также пишет об удивительной чуткости Николая II и умении его благотворно влиять на окружающих людей: "Его приветливость и благорасположенность, - пишет адмирал, - мне довелось испытать лично на себе: однажды в Ставке, вследствие сильного расстройства нервной системы, я надолго потерял сон, что крайне меня тяготило; узнав об этом, Государь, через своих приближенных, дал мне несколько советов, как избавиться от бессонницы и лично мне их заботливо повторил во время "серкля" после одного из ближайших приглашений к его столу; между тем я был ничем иным, как рядовым офицером его штаба"{227}.

Михаил Лемке приводит слова генерал-квартирмейстера Пустовойтенко: "Прежняя Ставка, при Николае Николаевиче и Янушкевиче, только регистрировала события; теперешняя, при Царе и Алексееве, не только регистрирует, но и управляет событиями на фронте, и отчасти в стране. Царь очень внимательно относится к делу"{228}.