Господь да благословит решение мое (Император Николай II во главе действующей армии и заговор генералов)

Генерал барон П.Н. Врангель оставил такие воспоминания о своих встречах с Царем: "Мне много раз доводилось близко видеть Государя и говорить с ним. На всех видевших его вблизи Государь производил впечатление чрезвычайной простоты и неизменного доброжелательства. Это впечатление явилось следствием отличительных черт характера Государя - прекрасного воспитания и чрезвычайного умения владеть собой. Ум Государя был быстрый, он схватывал мысль собеседника с полуслова, а память его была совершенно исключительная. Он не только отлично запоминал события, но и карту; как-то, говоря о Карпатских боях, где я участвовал со своим полком, Государь вспомнил совершенно точно, в каких пунктах находилась моя дивизия в тот или иной день. При этом бои эти происходили за месяца полтора до разговора моего с Государем, и участок, занятый дивизией на общем фронте армии, имел совершенно второстепенное значение"{229}.

Нельзя также не сказать об огромном в глазах армии и народа нравственном значении принятия Царем - Божьим Помазанником - верховного командования. Особенно это проявлялось во время посещения Императором раненых.

Адмирал Григорович писал: "Когда Государь объезжал войска на фронте, крепости, порта, заводы и лазареты, было приятно смотреть на то участие и радость, которую он повсюду встречал, в особенности, среди раненых, которых он утешал и награждал"{230}.

Великая княгиня Ольга Александровна, работавшая медсестрой в киевском госпитале, писала в своих воспоминаниях: "Возбуждение, которое вызвала весть о приезде к нам Ники, было неописуемое. Похоже, одно известие о его появлении породило прилив патриотизма и восторга. Тяжелораненые ни в малейшей степени не замечали боли. Его спокойные, простые манеры, ласковое выражение глаз - все им был покорены. Когда Ники вошел, он как будто принес ауру единения с ним - Царем и Верховным Главнокомандующим, готовность к самопожертвованию, поклонение. Я была потрясена: вот она, та крепчайшая нить, что связывает простого солдата с Царем, и в то время она казалась неразрывной. Один калека попытался встать, чтобы показать, что он здоровый. Все хотели казаться здоровыми, как могли, чтобы скорее вернуться на фронт и внести свой вклад в избавление России от супостата"{231}.

Приведем еще одно воспоминание генерала Мосолова. "Перед Государем запасной 157-го пехотного полка, рядовой Степан Кузнецов. Он тяжело ранен в голову. Лежит мертвенно-бледный с воспаленными глазами. При приближении Его Величества стремится немного подняться и как-то напряженно, радостно смотрит на Царя. Затем, когда Государь подошел совсем близко к Кузнецову и остановился, послышался слабый протяжный голос раненого: "Теперь легче стало. Прежде никак не скажешь. Ни отца, ни мать позвать не мог. Имя твое, Государь, забыл. А теперь легче, сподобился увидеть Государя. - Затем помолчал, перекрестился и добавил. - Главное, Ты не робей; мы его побьем. Народ весь с Тобою. Там, в России, братья и отцы наши остались". Эти слова простого рядового из крестьян Владимирской губернии Меленковского уезда, деревни Талонова, по роду занятий - деревенского пастуха, глубоко запали в душу всех, кто слышал этот разговор. Государь передал Георгиевский крест Кузнецову. Тот перекрестился и сказал Его Величеству: "Спасибо, благодарю. Поправлюсь, опять пойдем сражаться с германцами".

Кузнецов был так растроган свиданием с Государем, что говорил даже не как солдат, а как простой русский человек, потрясенный свиданием с царем. На Государя слова раненого солдата произвели сильное впечатление. Его Величество присел на кровать Кузнецова и ласково сказал ему: "Поправляйся скорее; такие люди нужны мне"".

Эти свидетельства показывают все духовное значение Царя как верховного вождя армии и полностью опровергают утверждения Брусилова, Деникина и других, о якобы существовавшей огромной пропасти между Царем и армией, о том, что Царь не умел говорить с солдатами и так далее. Истинная пропасть была, с одной стороны, между верхушкой армии и Императором, а с другой между той же верхушкой и солдатской массой. Вся трагедия Царя и народа заключалась в разделявшей их бюрократической прослойке, враждебной как Царю, так и народу.