В сентябре 1941 г. Румынская Патриархия по решению Священного Синода направила в Транснистрию Православную миссию (Misiunea Ortodoxa Romana) с центром местопребывания сначала в Тирасполе, а потом в Одессе. Задача Миссии, на содержание которой Патриарх и румынское правительство выделили крупные субсидии, состояла в жестком контроле и руководстве религиозной деятельностью и назначении священников на вакантные места. Этим обеспечивались руководящие позиции румынского духовенства в церковной жизни края. И. Антонеску лично давал указания, как вести миссионерскую деятельность в Транснистрии и как подбирать кадры миссионеров. Не случайно они рассматривали себя как силу, которая постепенно должна была организовать церковную жизнь по всей России[979]
.Первым начальником Миссии и администратором (управляющим) Одесской епархии был назначен декан богословского факультета Бухарестского университета архимандрит Юлий (Скрибан), еще со времен Первой мировой войны известный своими германофильскими настроениями. Уже в августе Священный Синод по согласованию с Министерством по делам религии поручил ему совместно с Генеральным штабом начать организацию православия на Украине, в первую очередь, для румынского населения (под которым имелись в виду молдаване). Деятельность Украинских автономной (связанной с Московским Патриархатом) и автокефальной Церквей в Транснистрии не допускалась, что нередко вызывало недовольство местных жителей[980]
.Большинство руководителей Миссии приехали из Бухареста. В частности, оттуда прибыли начальник Миссии, оба его заместителя — архимандриты Антим (Ника) и Антоний (Харгел), секретарь Миссии Василий Паша, секретарь по особым вопросам Григорий Ордеану и диакон Миссии Флореа Лавру. Функции инспекторов выполняли священники Феодор Рудиев, Грозу (оба из Кишинева) и Попович (из Балты). Шефом бюро Миссии являлся Флореску из Ясс, а вспомогательным миссионером — Максим Пугачев из Измаила (в марте 1942 г.)[981]
. В Одессе также находилось дирекция культуры (Serviciu Cultelor) при губернаторе Транснистрии во главе с Траяном Херсени, в ведении которой были и религиозные дела.Масштабы церковного возрождения в Транснистрии примерно соответствовали тем, которые происходили в соседнем рейхскомиссариате «Украина». Первоначально главной проблемой являлась острая нехватка духовенства. К уцелевшим местным священнослужителям Миссия подходила очень осторожно. Так, к весне 1942 г. из сохранившихся 150 русских и украинских клириков были утверждены лишь 19 священников, 3 диакона и 8 псаломщиков. Значительная часть не могла быть утверждена из-за недостатка образования, принадлежности к обновленцам, так называемому липковскому расколу (самосвятам) или отречения в прошлом от веры. Обновленцев, имевших рукоположение от законных епископов, принимали в общение через покаяние. Вопрос же о принятии «липковцев» и отрекавшихся ранее от веры еще находился на рассмотрении Священного Синода. Учитывая острую нехватку священнослужителей, Синод в середине 1942 г. распорядился рукополагать имеющих необходимое образование русских и украинских мирян. Но славянские священники, которым пришлось служить в Транснистрии, впоследствии свидетельствовали, что члены Миссии подозревали их в русофильстве, а получение должности требовало преодоления многочисленных искусственных препятствий[982]
.Прибывшие в «Заднестровье» из Румынии и Бессарабии священники делились на две части: миссионеры, по определенному плану объезжавшие несколько десятков населенных пунктов, которых весной 1942 г. насчитывалось 89 и назначенные на более продолжительное время настоятели приходов, общим числом около 70. Первоначально, в большинстве случаев, это были священники, присланные на шестимесячный срок из Кишиневского митрополичьего округа, где значительная часть населения знала русский язык. Управлявший округом владыка Ефрем рекомендовал своим священникам именно полугодовую службу в Транснистрии, лишь холостые и овдовевшие могли служить несколько дольше (о своей деятельности они должны были посылать отчетные доклады в Епархиальную канцелярию)[983]
. Это соответствовало церковной политике румынских властей, препятствовавших установлению тесных контактов духовенства с населением юго-западной Украины. Если служивший в храме священник не знал русского, то богослужение нередко проводилось на двух языках — румынском и церковнославянском, а произносившаяся затем по-румынски проповедь переводилась на русский.