Господь Гнева

– Последнее вино. И хлеб кончился. Не думаешь ли ты, Пит, что ты очень скоро можешь оказаться в этой ситуации – допьешь свое последнее вино и съешь последние крохи хлеба? Почему ты выбрал себе такую судьбу – в наши многотрудные времена связал себя с гонимыми христианами?

Пит пожал плечами.

– Трудно сказать. Ясное дело, не потому, что хотел отличиться. Кто может с уверенностью объяснить, почему он выбрал что-то одно и позволил этому одному руководить всей его жизнью? Наверно, я хотел доискаться до истины, обрести красоту – в некоей определенной форме…

– Ты не упомянул о добродетели, – сказал Шульд.

– И это тоже.

– Понятно. Средневековые философы подчистили древних греков под христианство, так что и Платон с его обожанием добродетели вдруг стал приемлемым. Вы даже косточки Аристотеля с готовностью крестили в христианскую веру, как только нашли способ приспособить его мысли себе на потребу. Да если из вашей веры изъять идеи древнегреческих логиков и иудейскую мистику – много ли останется!

– Полагаю, Страсти Господни и Воскресение чего-нибудь да стоят, – кротко возразил Пит.

– Ладно. А как насчет заимствований из восточных мистических культов? И, если продолжить тему свинства, как насчет крестовых походов, святых войн против христиан-еретиков, а также инквизиции?

– Высказались? – спросил Пит. – Я устал от всех этих вещей. У меня достаточно хлопот с моими собственными мозгами – такой спутанный клубок мыслей! Если язык чешется поспорить, вступите в дискуссионный клуб.

Шульд рассмеялся:

– Вы правы. Ей-же-ей, я не хотел вас обидеть. Я знаю, что внутри христианства столько проблем, что нет резона притягивать их со стороны.

– Что вы имеете в виду?

– Процитирую вам великого математика Эрика Белла: «Всякие религиозные убеждения имеют тенденцию расщепляться надвое, и каждая новая часть в свою очередь делится пополам и т. д., пока через некоторое конечное число поколений (которое можно вычислить, используя простой логарифм) в любом районе земли, даже самом огромном, оказывается меньше людей, чем верований, и дальнейшее деление идей, заложенных в исходном символе веры, приводит к полному их распылению, созданию предельно разреженного газа, который не способен поддерживать веру даже в доверчивом ребенке». Иными словами, христианство распадается само по себе, без посторонней помощи. В каждом из разобщенных селений возникает собственная форма христианства.

Нахмурившийся было Пит просветлел.

– Ну, если таков жестокий закон природы, то он приложим и к другой стороне. Церковь Служителей Гнева будет подвержена диффузии в равной степени. Да только у нас за спиной традиции, которым две тысячи лет, и они нас могуче поддерживают. Так что я не склонен впадать в отчаяние.

– Но давайте предположим – о, только предположим, – сказал Шульд, – что Служители Господа Гнева правы, а вы не правы. Что, если небесные силы на их стороне и гарантируют их от искажений веры и от ее вырождения? Что тогда?

Пит молодым бычком нагнул голову, как бы боднулся и простодушно улыбнулся:

– Как говорят арабы: «На что воля Господа, то не может не случиться».

– Аллаха, – поправил Шульд.

– Возможно, – согласился Пит и встал. – Впрочем, сейчас для меня всего важней воля моего переполненного мочевого пузыря. Прошу прощения, я должен отлучиться.

Когда Пит скрылся в зарослях, Тибор сказал:

– Быть может, разумней не перечить ему и не раздражать его. Это сделает его еще менее покладистым, и вам будет труднее отвлечь его, или ввести в заблуждение, или что вы там собираетесь сделать, когда мы наконец отыщем Люфтойфеля.

– Я знаю, что делаю, – беззлобно огрызнулся Шульд. – Я хочу показать, какую гнилую и никудышную веру он исповедует.

– Теперь мне известно, что в вопросах религии вы знаете безмерно больше Пита, – сказал Тибор. – Еще бы! Вы же Глава Церкви! А парень – неотесанный церковный служка. Вам не стоит показывать мне, что вы знаете больше Пита. Это и без того ясно. Мне бы хотелось, чтобы остаток нашего путешествия прошел тихо-мирно и все мы остались добрыми друзьями.

Шульд рассмеялся.

– Погоди, имейте терпение, – сказал он. – И вы увидите, что все образуется.

«Нет, не таким мне представлялось мое Странствие, – подумал Тибор. – Было бы правильно, если б я проделал Странствие в одиночку, самолично нашел Люфтойфеля, поглядел бы на него и сфотографировал без суеты, без спешки и шума, а потом тихонечко вернулся в Шарлоттсвилль и закончил свою работу. Вот и все, что мне хотелось. Ненавижу теоретические споры о чем угодно. И так повернут мысль, и этак, и наизнанку вывернут. Не желаю я брать чью-либо одну сторону. А впрочем, сердцем я с Питом. И не он затеял эту перепалку. Не желаю быть наглядным пособием для урока теологии. Нашли подопытного кролика! Одного хочу – чтоб это прекратилось».

Пит вернулся.

– Становится холодновато, – сказал он, присел на корточки и стал подбрасывать хворост в костер.

– Холод у вас в душе, – подхватил Шульд, – потому что вы чувствуете, как темнота извне наконец проникает в вашу душу.