– Это же дети, – нарушил молчание приор. – Никуда они не пойдут. Даже если и соберутся некоторые из них в этом самом Вандоме, день-два попоют псалмы и разбегутся. А тех, кто заиграется, родители за уши растащат по домам. Ты останешься один. Сам знаешь: если уйдешь из монастыря, назад тебе уже не вернуться.
– И все-таки я пойду, – тихо произнес монах, всем своим видом сохраняя почтение к бывшему духовному наставнику. – Мальчик помог мне вспомнить, зачем я когда-то постригся в монахи. Это трудно объяснить, но я хочу следовать за ним.
С четырнадцати лет он находился при церкви: прислуживал, угождал, выслуживался, думая, что это и есть дорога к Богу. Продавал индульгенции, продавал людям пропуск в Царство Божие – то, чего не имел сам. Исчезло живое общение в молитве, сменилось монотонным чтением правил. Была в глубине мысль, что что-то не так, но он гнал ее от себя, и, успокоенная внутренними убеждениями, душа постепенно засыпала.
Дети словно открыли ему глаза.
Монах хотел сказать, что только сейчас понял пророческие строки из Священного писания, где сказано, что не детям надо вырасти до познания Бога, – им, взрослым, надо обратиться в детей, чтобы найти в своём сердце то самое состояние безграничной веры. Он хотел сказать, что хочет поверить в чудеса, как они, и не сомневаться, что эти чудеса произойдут; что он хочет идти вместе с детьми по дальним дорогам, соприкасаясь с их чистотой, и в конце пути быть рядом с ними, когда на стенах пещеры Гроба Господня замерцают синие огоньки, постепенно превращаясь в океан света, а небо над всей землёй окраситься заревом, предвещающим пришествие в мир Сына Божьего. Он хотел добавить, что не напрасно Господь утаил свои тайны от мудрых да разумных и открыл их младенцам. Для мудрых и разумных чудес в этом мире не бывает.