Господь — Пастырь мой

«Милому Вите. И неси в мир Макса, а остальное все знаешь сам. М. Волошина. Коктебель. Дом поэта. Сочельник 1973 г.».

На акварели 1928 года написала:

«Вите Мамонтову с самыми добрыми чувствами. Улыбку Макса. — Неси в свои странствия странствий лучшее из наваждений земли. М. Волошина, Дом поэта. Коктебель, 1971 г.»

На акварели, написанной в сентябре 1931 года, под названием

«Дремлют под розовой, полной луной

Нагроможденья холмов и заливов»,

написала: «Милому Виктору. С сердечной нежностью. М. Волошина. Коктебель. Осень 1966 г.».

В ноябре 1971 года Мария Степановна приехала на выставку акварелей Волошина в Москве. Простудилась. Узнав об этом, я приехал навестить ее. Она мне подарила альбом акварелей «Пейзажи Максимилиана Волошина» — двенадцать цветных репродукций в папке. Надписала: «Милому Вите с радостью и нежностью. М. Волошина. Москва 1971 г. 30. XI».

Весной 1976 года, узнав, что Мария Степановна больна, Анастасия Ивановна приехала в Коктебель помочь ей. 16 мая она написала мне в Москву: «Сегодня Марии Степановне стало плохо (часто падает) — вызвали скорую, потом врач, уколы, давление 220 на 90, рвота и тошнота, гипертонический криз. Лежит. К концу ли идет Маруся? Неясно. Падения участились. Ослабла. Я сидела возле нее, говорила тихо молитвы. Она мне:"Не шепчи!". Молитесь за нее, Витенька, Ваша молитва дойдет. Когда в себе, не смиряется:"Я не чувствую, что грешна". И чтобы если конец близок — то светлый бы. Артос и Вашу святую воду до криза принимала».

Летом Анастасия Ивановна снова пишет мне: «Мария Степановна очень слаба после четырех падений головой об пол, в кровь. В больнице. Уже совсем не может ходить одна. Но горда и раздражена и теперь молится:"Господи, за что Ты меня так мучаешь?"

На мое ей, что это слово Мефистофеля, что надо каяться:"Я не чувствую, что виновата". Артос и святую воду при мне с утра приняла. Молитесь о ней, Витенька».

25 октября 1976 года в присутствии А. И. Цветаевой Мария Степановна отметила 89–летие.

В последующие дни здоровье ее стало сильно ухудшаться. 15 декабря в 17:00 потеряла сознание. Доктор Н. С. Левченко констатировал отек мозга. 17 декабря в 10 часов утра, не приходя в сознание, скончалась.

Тело Марии Степановны лежало в комнате первого этажа. Я всю ночь сидел возле гроба, читал Псалтирь. Было ощущение покоя, неземной тишины. Невещественный свет.

20 декабря были похороны. Среди выносивших был и я. Гроб до могилы несли на полотенцах. Он словно плыл по воздуху. Когда все восходили на холм, встретили большое стадо овец.

Похоронили Марию Степановну на горе Кучук–Енишар рядом с Максимилианом Волошиным. Провожавших было 27 человек из самых разных мест страны.

14 января 1977 года в газете «Литературная Россия» появился некролог, подписанный В. Катаевым, М. Шагинян и другими писателями:

«Мария Степановна была не только хранительницей наследия Волошина, но и чудесным экскурсоводом–просветителем в Коктебеле, поддерживавшим давние литературные традиции этого места. Человек большой судьбы, самобытная личность, стоический редкостный характер, горячий патриот — такова была Мария Степановна».

Дом поэта осиротел без Марии Степановны и Максимилиана Александровича.

Но здесь еще живет их доступный дух. Посетители это реально чувствуют. Поэтому, как говорил М. А. Волошин о своей мастерской в стихотворении «Дом поэта»,

И снова человеческий поток

Сквозь дверь ее течет, не иссякая.

Таков нам подобает архиерей..

Во время гонений на Церковь я вынужден был в 1980 году в июле месяце, на день апостолов Петра и Павла, покинуть Почаевскую Свято–Успенскую Лавру, куда я был принят послушником и желал остаться там навсегда. Но у Господа были другие планы обо мне.

Я приехал в село Ракитное к старцу Серафиму (Тяпочкину), который служил в Свято–Никольском храме, куда часто приезжал владыка Леонид. Отец Серафим был духовником владыки. Владыка Леонид и сам был духовником старца — отец Серафим желал всегда открыть душу любимому архипастырю.

Я рассказал отцу Серафиму, в каком положении нахожусь: изгнан, ни работы, ни прописки, власти в любой момент могут обвинить в тунеядстве, что грозило известными последствиями. Отец Серафим после беседы со мной сказал: «Поезжайте в Ригу к владыке Леониду, он будет вам как отец». Дал письмо, в котором написал обо мне, благословил, поцеловал, и вот я уже в Риге, в Троице–Сергиевом монастыре, в покоях архиерейского дома владыки.

Владыка решает меня рукополагать. Я понимал, какие препятствия могут возникнуть. У меня высшее образование, степень кандидата филологических наук. Но владыка взял на себя смелость — продвигать мою кандидатуру через все препоны. Он отправляет меня в Спасо–Преображенскую пустыньку, подальше от глаз властей, а сам начинает готовить мое рукоположение.