Господь — Пастырь мой

Но о. Серафим видел каждого человека, незамеченных у него не было. Он никого не отталкивал, всех принимал, обо всех беспокоился. Когда помощники батюшки иногда кого‑либо не допускали к нему, он говорил: «Люди устали от зла, если и я не приму их, то я здесь не нужен».

«Простите техническое сравнение, — писал мне внук о. Серафима Димитрий, — но многие люди устроены в наше время по принципу автомобиля. Фары изливают свет только по направлению движения. Есть и другие, устроенные по принципу карманного фонарика: светят туда–сюда, покуда батареи не иссякнут. Дедушка был подобен неземному светилу: для всех и для каждого от него исходило столько света, сколько мог вместить приходящий к нему».

Он знал, что встречает в своих ближних Господа:…так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф 25:40). Отец Серафим стал всем людям братом, потому что не мог любить лишь некоторых, а любил каждого человека. Он, как когда‑то Христос, выходил из храма и смешивался с многоликой толпой: верующих и неверующих, больных и здоровых, бесноватых и озлобленных, жаждущих правды и любви, пришедших к нему из нашей пустыни жизни. Всех их нужно было научить любви и святости.

Однажды после продолжительной службы о. Серафим вышел на паперть и стал внимательно всматриваться в лица окружающих его людей. Вдалеке он увидел на каталке безногого старичка, который из‑за большого стечения народа не мог приблизиться к батюшке. О. Серафим направился к нему, нагнувшись, целовал его в голову, обнимал. «Я думал, — вспоминает внук батюшки Димитрий, — это его старый друг. Спросил дедушку:"Кто это? Родственник?"Дедушка ответил:"Мы все родственники, а этот раб Божий приехал издалека разделить с нами Пасхальную радость"».

Он не жил отдельно от людей, окружавших его, но, разделяя их жизнь, стал для всех своим. Служа своей пастве, не господствовал над ней, никогда не был над народом Божьим, но всегда с ним, вернее, в нем. Он мог бы сказать: «Я живу в народе Божьем. Это мой народ».

Лишь изредка на короткое время батюшка оставлял людей и уезжал в свое подворье, в домик на станции Готня, что в десяти километрах от Ракитного, чтобы побыть наедине с Господом. В остальное время всегда был с ними: в храме на общем богослужении или в тихой келейной беседе.

О. Серафим никогда не пользовался отпуском в нашем привычном понимании, не был «старцем на колесах» (как говорил об одном пастыре владыка Хризостом).

«От чего отдыхать монаху? — шутил он. — От молитвы или от Бога?» Однако каждый год о. Серафим старался выбраться в любимую Троице–Сергиеву лавру, бывал иногда в Рижской пустыньке, где служил о. Таврион, с которым его роднил дух горения любви к Богу и к людям. Оба они долгие годы провели в тюрьмах и лагерях. О. Серафим обычно заранее сообщал о своем приезде, и все ждали его с нетерпением, готовились к этой встрече, словно к празднику.

Предельная простота быта батюшки особенно подчеркивала его самоотверженность, жизнь только для других. В его белом домике в углу церковной ограды обстановка была очень скромной: «Блажен, кто вместо всех стяжаний приобрел Христа» (свт. Григорий Богослов).

Аскетическое убранство домика было призывом к молитве, к вечности. Все здесь говорило человеку: «Ты странник на земле, твой дом не здесь».

Отец Серафим в монашеской одежде — и в храме, и дома, и в дороге. Он не понимал священников, которые стеснялись Христа и не ходили в облачении. Для него же оно было свидетельством его посвященности Христу и Церкви. Однажды он сказал за столом: «Не хвалясь, скажу, что с тех пор, как я надел монашеские одежды, никто меня никогда не видел без подрясника».

Звания, должности, награды о. Серафима никогда не интересовали, хотя он был удостоен всех наград, положенных пресвитеру. Больше всего он дорожил своим призванием.

Однажды внук Димитрий забыл поздравить его с возведением в сан архимандрита и награждением вторым крестом. Напомнила ему об этом мать Иоасафа. По дороге из храма Димитрий начал исправляться. О. Серафим тихо ответил: «Митенька, Господь давно дал мне священный сан. Это и есть та высшая награда, которой я удостоился до конца своей жизни у Господа. Архимандритство, митра и прочие награды меня мало интересуют. Ведь я"поп–тихоновец", как было написано в моем уголовном деле, и это настолько для меня драгоценно, что заменяет все награды». И добавил: «Слава Богу, что я не благочинный». От звания благочинного о. Серафим отказался.

Как‑то Димитрий спросил у батюшки: «После архимандритства бывает епископство?» Он медленно ответил: «Да, епископство. Но не для тихоновца [7]». Самой лучшей наградой о. Серафиму была любовь народа к нему и горячая молитва верующих.

На расстоянии двух свобод

Встреча о. Серафима с человеком всегда была личной, свободной и открытой. «Никогда и ни с кем я так свободно и доверительно не говорил», — вспоминает протоиерей Леонид Константинов.