Когда открылись храмы, и в них стало возможно купить религиозную литературу,
Я пытался беседовать со
Недавно
Странным человеком был этот
Бабушкина хатынка
Бабушка все помнила. Она уже плохо видела, плохо слышала, но память ее была отчетливо ясной. До своего 90-летию старушка добралась, опираясь на палочку, согнувшись к земле, но с рассуждением и воспоминаниями. Прошлое стало понятней, и виделось не в столь горестном свете. Бабушка уже спокойно рассказывала об ушедших детях и муже. Она не боялась смерти и совершенно искренне удивлялась, что Господь «до сих пор по земле ее носит».
Бабушка очень хотела, что бы о ней, когда она помрет, молились в «ее» храме. Ведь она его с детства любила. Здесь ее, в далеком 1914 году, крестили, а в 1932 — венчали.
Бабушка помнила по именам всех настоятелей и для всех них просила милости Божией, хотя и меняли тех настоятелей перед вторым закрытием храма в год по два раза.
Еще бабушка всегда во время службы в храме на одном и том же месте стояла. Даже тогда, когда в 1991 году храм только-только открыли после тридцатилетнего лихолетья, и по паперти мела поземка, а из пустых оконных проемов завывали ветры, она со «своего места» — ни на шаг.
Настоятель побеспокоится:
— Ты бы, Федоровна, к алтарю поближе, там не так дует.
— То не мое место, батюшка, — серьезно ответствует бабушка, — там Мотря и Клавдия стояли.
А Мотря эта, вместе с Клавдией, уже давно в ином мире Бога славит, но для Федоровны они всегда тут, вместе с ней.
Очень хотелось бабушке, что бы молитва о ней в храме не забывалась. Летним утром, когда только рассветать стало, при первом крике петушином, собралась Федоровна «по делу» — к настоятелю. Рано пришла, ко вторым петухам. Батюшка с матушкой и детишками еще почивали. Бабушка уселась на скамеечке возле калитки настоятельской, дожидаясь, когда священник пойдет в церковь. Батюшка удивился столь раннему визиту, да еще в будний день, а старушка ему платочек передает:
— Возьми, отец, документ…
В аккуратно свернутом платке лежала дарственная.
— Я хатынку свою, отец-батюшка, на церкву переписала. Правнукам она без надобности, по городам да заграницам живут, а ты меня в храме поминать будешь, — объяснила старушка.
К Покрову преставилась Федоровна. А хатынку ее решили на приходе продать. Денег за усадьбу дали немного: село-то, в котором бабушка жила, вымерло все. Какие там цены? Смех один. Но продали. За вырученные деньги заказал настоятель большой храмовый аналой у местных умельцев. Новая бабушкина хатынка ныне в центре храма стоит. Кто не подойдет к хатынке, тот и вспомнит о Федоровне. А как иначе? Она ведь тут дома.
О рае и начальниках
Храм был переполнен.
Да и неудивительно. В алтаре одних архиереев — семь душ. О маститых митрофорных, многолетних «с украшениями» протоиереях, об архидиаконах и прочих, в сослужении находящихся, и говорить не стоит. Много их было.
Блаженнейший служил. Событие неординарное и радостное.
Хор пел на левом клиросе. Вверху, под сводами.
На противоположной стороне клиросные места были заполнены приглашенными.
Вся полнота городской и угольной власти, включая гостей из соседних городов, наблюдала из своего «высока» за митрополичьим богослужением. Некоторые молились. Искренне.
Другие просто отстаивали «нужное» мероприятие, ну, а третьи, спрятавшись за спинами молящихся и отбывающих, не выпускали из рук мобильные телефоны, руководя «шахтной добычей» и организовывая дальнейшие пункты визита Предстоятеля. И вот эту-то «строгую дисциплину» правого клироса совершенно неожиданно нарушил один из руководителей города. В аккурат после Херувимской он побледнел, часто задышал, схватился за грудь и упал… Лицо заострилось, глаза как-то сразу запали, а кожа стала пепельного цвета.