Господа Чихачёвы

Эта история, описанная Андреем в «Земледельческой газете» в октябре 1848 года, любопытным образом созвучна с очерком Николая Гоголя из опубликованных годом ранее «Выбранных мест из переписки с друзьями», где писатель советовал помещикам «собрать прежде всего мужиков и объяснить им», что помещик руководит ими не ради выгоды от их труда, но потому, что это – Богом назначенная ему роль и Бог его накажет, если он поступит иначе[206]. Хотя Андрей нигде не упоминает о том, что читал это сочинение, весьма вероятно, что он был с ним знаком, и не менее вероятно, что у Гоголя он позаимствовал яркий и живописный образ помещика, собирающего всех своих крестьян, чтобы объяснить свою и их роли. Однако нет также оснований предполагать, что Андрей и Наталья в действительности не обращались с подобной речью к наиболее уважаемым из своих крестьян в Дорожаево. В любом случае есть важные различия между очерком Гоголя и картиной, описанной Андреем. Гоголь советует помещикам буквально сжечь деньги перед крестьянами, чтобы доказать, как мало они значат. Андрей, разумеется, ничего подобного не делал. Скорее всего, он объяснил крестьянам тяжесть бремени своих долгов и обратился к ним на том основании, что в их интересах, так же как и в интересах их хозяев, выполнять работы эффективно и успешно, чтобы спасти всю деревню и ее обитателей от возможной продажи имения за долги. У Гоголя помещик и крестьяне являются противниками, и помещику нужно примирить крестьян с их относительным бесправием на том основании, что такое положение дел соответствует воле Бога. Хотя Андрей и верил в то, что общественная иерархия установлена свыше, он не отрицал значения соображений личной выгоды. Исходя из этого он попытался изобразить себя и своих крестьян связанными друг с другом экономически, заявив, что процветание одного означает процветание всех и, равным образом, что разорение помещика повлечет за собой разорение крестьян, возможное переселение и распад семей.

Но это все риторика. В реальной жизни именно Андрей и Наталья решали, какая доля доходов от имения пойдет на удовлетворение их собственных потребностей, а какая – на нужды крестьян. Однажды в 1834 году Андрей и Яков сравнили качество пищи, предназначенной для крепостных и для моряков. «Я вам сказывал, что у нас во флоте матрос получает по воскресениям фунт мяса, а в прочие дни кроме середы и пятницы по 60 золотников [260 г]; и вы удивлялись какое прекрасное содержание получают матросы. Да, мои друзья, точно прекрасное: что получает пехотный солдат, тебе брат известно». К письму был приложен список, где значились ром или джин, уксус, горох, крупы, мясо, коровье масло, ржаные и «солодяные» сухари и соль. Яков заключает: «Не правда ли что довольно и предовольно – а?» Андрей отвечает: «Матрос того и стоит!» Затем он перечисляет, какие продукты получают его крестьяне (щи «с забелкой» и каша, мясо дважды в неделю, а по праздникам – кусок пирога), признавая, что этого не так уж много: «Очень люблю хорошее содержание людей, и крайне болезную что не имею еще на то возможности»[207].

Андрей недвусмысленно придерживался патернализма: в 1849 году он описывал крестьян как «детей наших по слову Божию» и утверждал, что эти «дети» были «неотделим[ы] от счастия нашего [дворян]», – выбор слов, который мог бы показаться более подобающим настоящему родителю, говорящему о своих собственных детях, а не работодателю или владельцу, описывающему своих слуг[208]. Патерналистские представления Андрея о крестьянах не были проявлением расизма, поскольку крестьяне были внешне от него неотличимы. Так что же позволяло ему считать их детьми, зависящими от нравственного руководства помещика? Для Андрея причины крестьянского непослушания были совершенно те же, что питали и жестокость многих помещиков, и в этой причине заключалось также и решение: то было неправильное воспитание или нравственное развитие. Андрей уверен, что традиционное воспитание крестьян и передававшиеся из поколения в поколение обычаи привели к тому, что крестьяне поступают иррационально и неэффективно, и потому полагал, что образование и нравственное воспитание также способны сделать крестьян (и помещиков) лучше.

Приводя в пример деревенского ткача, Андрей пишет, что дети искусного ткача научатся, «как бы в свободное от прочих домашних работ время побольше выткать», тогда как дети «щеголеватого» торговца-офени, узнают, «что бы непромерять, непровесить, сбыть с рук товар, уметь взойти, внести, подать, показать, запросить, будто уважить, уступить, сделать вид, когда какой надо и тому подобное». Продавать лишь ради заработка, по всей видимости, представлялось Андрею нечестным. Вырастая, резюмирует он (тем самым подводя черту под своей довольно-таки упрощенной интерпретацией характерных для эпохи Просвещения представлений о детстве), каждый ребенок начинал применять на практике то, что узнал в первые годы жизни[209].