Господа, это я!

7 июня доктор Вернер писал: «Все многочисленные констатированные у Аршакова болезненные явления истеро-неврастенического характера, с одной стороны, чрезвычайно типичны, с другой стороны, настолько сложны, что всегда верная симуляция их едва ли вообще возможна, в особенности для профана. Наконец, такие физические явления, как ускорение сердцебиения, дрожание век, вообще не могут быть симулированы. Я таким образом считаю совершенно невозможным, чтобы Аршаков симулировал или утрировал свои болезненные явления.

Сводя воедино все вышеизложенное, я прихожу к следующему заключению:

1. Аршаков представляет собой человека с недостаточностью умственных способностей, с истеро-неврастенической организацией, который под влиянием сильных душевных возбуждений и продолжительного заключения под стражей легко теряет душевное равновесие и тогда переходит в состояние явного помешательства.

2. О преднамеренной симуляции или преувеличении болезненных явлений со стороны Аршакова не может быть и речи.

3. Аршаков в настоящее время не способен к участию в судебном разбирательстве и не будет к тому способен в будущем, насколько это можно предвидеть. Сомнительно, будет ли он вообще к тому способен по данному уголовному делу; более вероятным представляется, что такое улучшение никогда не наступит.

4. Аршаков в настоящее время не способен к отбыванию наказания и не будет к этому способен и в будущем, насколько это можно предвидеть. Чрезвычайно маловероятным представляется предположение, что он в будущем станет способным к отбыванию наказания».

Верховный прокурор первого Берлинского королевского суда Шениан в письме от 13 июля 1909 года обратился к министру юстиции, изложив ему выводы врачей Гофмана и Вернера: «Таким образом, уголовное дело против Тер-Петросова в ближайшее время закончено быть не может. Вследствие этого придется поднять вопрос о временном прекращении дела».

Поднять вопрос о временном прекращении дела.

Верховный прокурор Шениан умывал руки. В своем письме он не забыл сделать запрос министру юстиции: «Необходимо ваше отношение о том, что полицай-президент Берлина намерен выслать Мирского — Тер-Петросова за пределы Германии».

«Выслать» — как прекрасно звучит! Это же мечта большевиков, самого Камо, Кона. Когда Максим Литвинов выехал из Тифлиса за границу и был арестован в Париже во время обмена пятисотенных (это случилось после ареста Камо), большевики мечтали о его высылке. И французы поступили честно, не посадили Литвинова в тюрьму, а потребовали, чтобы он в течение суток покинул территорию Франции. Царская охранка подняла вой, но без толку: политические не подлежат выдаче. И Максим Максимович со своей секретаршей Фаней Ямпольской покинул Францию и через Бельгию уехал в Англию.

А немцы? Они нарушили элементарные человеческие законы.

И верховный прокурор Шениан наводит справки у министра, интересуется его мнением.

Газета «Теглихе Рундшау» открыто делится со своими читателями, держит их в курсе событий: «Между прокуратурой, министерством юстиции и русским правительством идут переговоры по поводу передачи Мирского России».

Надо выдать царской охранке. Угодить русскому правительству. Но перед общественным мнением выйти сухим из воды.

Министр внутренних дел и полицай-президент нашли выход.

10 августа 1909 года с ведома полицай-президента Берлина было состряпано письмо: «Мы покорно просим… кайзеровский полицай-президиум содействовать передаче Аршакова русским государственным властям. Берлинское попечительство о бедных, ведавшее больницами».

— Зачем?

Фон Ягов пожал плечами и не ответил Оскару Кону.

— Но это, это же, простите, не знаю, как и назвать. Чему я, собственно, удивляюсь после стольких истязаний? Целых два года вы таскали по тюрьмам и больницам душевнобольного человека, вторично сделали его калекой и теперь передаете… Я даже слов не нахожу. Это, простите, не делает вам чести.

Шеф переждал, пока Кон выговорится, и сказал:

— Вот пришел господин директор попечительства и просит, мы не имеем права не уступить. — И представил: — Опекун и адвокат Тер-Петросова Оскар Кон.

— Слышал, — «участливо» сказал директор попечительства.

— Так. У вас нет средств, поэтому вы спешите облагодетельствовать больного.

— Да, так получается. Мы не в состоянии долго содержать иностранного душевнобольного. Ведь он неизлечим. У нас нет средств.

— Средства я выделю. У Мирского они есть для лечения.

Шеф полиции и директор попечительства удивленно переглянулись.

Мирский — Тер-Петросов по причине психической болезни не представлял больше интереса для полицейских и следственных органов. У него хранились взрывчатые вещества для России, ну и черт с ними. Поскорее бы отделаться от него, и дело с концом. Пускай русские займутся своим больным.

Пока Оскар Кон бегал по инстанциям, хлопотал за своего подопечного, берлинская полиция на русско-немецкой границе, в глухом местечке, тайком передала закованного в кандалы Камо русским властям.

Оскар Кон узнал об этом позже, в кабинете доктора Вернера, размахивая перед его носом посланным ему уведомлением врача.