- Вы так думаете? – с вежливым удивлением отозвался Герстель. Бледность и кривая улыбка придала его красивому выбритому лицу насмешливое выражение, - Мне так не кажется. Уверен, он был хорошим человеком. Его уважали односельчане и любили соседские дети. На улице его звали «дядюшка Руди», а по вечерам часто зазывали в гости, выпить кофе и посидеть над доской для шашек. У него были две дочери, в которых он души не чаял, Мария и Эмма. На радость им он поджигал лучинки и превращал свечи в крошечные факела. Эмма любила теребить его за усы, а Мария притворно пугалась, когда он изображал француза и топал ногами…
- Вы, кажется, многое о нем узнали, - буркнул Райф, отводя взгляд.
- Ничего я о нем не узнал, - сказал Герстель, - Это все я только что выдумал. Но, в сущности, нет никакой разницы. Про многих чудовищ можно сказать, что они укрываются чужой шкурой. Что прячут свою личину под маскировочным слоем. Но с Руди все было не так. Он и в самом деле был неплохим парнем, смешливым, простодушным и по-своему искренним. Он ничего не прятал в себе, не рядился под кого-то другого и не притворялся. Просто время от времени он сжигал заживо людей.
У меня была возможность хорошо его узнать. Единственные фойрмейстеры во всем полку, мы так или иначе оказывались неподалеку. Не проходило дня, чтоб я его не увидел. Я привык к его неказистым и предсказуемым шуткам, к веселому блеску глаз, к гулкому голосу и раскатистому смеху. Привык, несмотря на то, что при одной мысли о нем меня скрючивало от отвращения. Мне казалось, что я ощущаю запах паленых волос всякий раз, когда Красный Руди возникал неподалеку.
Как и многие бесчувственные и толстокожие люди, он совершенно не замечал того, что я сторонюсь его общества. Напротив, он искренне стремился завязать дружбу, полагая меня коллегой-фойрмейстером. Видно, ему и в голову не могло придти, что между нами могут быть какие-то разногласия. Я пытался избежать его общества, но недостаточно умело, к тому же, он обладал способностью парализовать мою волю. Очень скоро мы стали почти неразлучны. Мое личное чудовище, прикованное ко мне несгораемой цепью.
Герстель сделал несколько шагов вокруг печки, похлопывая себя по ляжкам и животу, чтоб выгнать из-под шинели холод.
- Куда бы я ни направился, он неизменно был рядом. Он обедал за тем же столом, что и я. Прогуливался вместе со мной. Со мной же ходил в офицерский клуб. Кажется, он не замечал того, какие страдания мне причиняет. Как многие люди его типа, Руди не замечал многих вещей. Например, ужаса, с которым смотрят на него окружающие. Он часто смеялся, глухим и немелодичным смехом, любил по утрам вслух читать новости многозначительным тоном, сам не всегда понимая их в полной мере, и курил какой-то особенно вонючий табак. Наверно, он решил, что раз уж мы делаем тут одно дело, нам стоит стать лучшими приятелями. Господи, да я скорее завел бы дружбу с бешеным псом!..
Как фойрмейстер он не выказывал особенного таланта. Умение медленно жечь людей было единственным, в полной мере им освоенным. Он не был способен поджечь даже стог сена на расстоянии свыше трехсот метров, не умел поддерживать горение в воде, а о горении при сверхвысоких температурах имел лишь самое приблизительное представление. Он не интересовался научной стороной фойрмейстерского дара и никогда не пытался развивать свой талант. Он полагал, что и без того умеет все необходимое.
Он не любил подолгу ходить пешком и, как многие вестфальцы, иногда выглядел ленивым. Он не любил вина, утверждая, что правильно делать вино умеют лишь в его краях. Слабо разбирался в истории и не любил о ней говорить. При этом он был весьма добродушен и любил поболтать о всяких легкомысленных пустяках. О том, что крольчатина по нежности даст фору даже курятине, о том, что если кот приглаживает затылок, будет хорошая погода, о средстве от мозолей, хоровом пении и литературных листках в газете. Словом, это был человек вполне обычного склада характера, не поражающий воображения и определенно не скрывающий в себе сложных граней. И при этом он был самым настоящим чудовищем. Самым реальным во всем мире.