Господа магильеры

Герстель обвел нас взглядом, тягучим и прозрачным, как медленно замерзающая в котелке вода, и тяжело поднялся на ноги.

— А теперь, если вы не против, господа, я вернусь на наблюдательный пост. Смените меня через полчаса, холод там совершенно невыносимый.

Герстель вышел. Мы слышали его шаги по лестнице, слышали, как захлопнулась за ним дверь блиндажа. Но тишина, которую он принес, осталась с нами. Большой кусок очень тяжелой тишины, который окутал всех нас сильнее, чем мороз. В этой мертвой тишине нам было мучительно, до тошноты, неудобно, и мы тщетно стискивали зубы, пытаясь заставить себя хоть что-нибудь сказать. Первым не выдержал Кинкель.

— С ума сошли эти французы, — сказал он, — Хоть бы один перерыв за день сделали… С самого рассвета лупят, черти! Когда это закончится, хотел бы я знать?..

И стал без всякого смысла ковырять кочергой в печи.

Сломанная кость

Закончилось все странно, быстро и нелепо. Как всегда заканчиваются затянувшиеся, ничего кроме усталости не вызывающие вещи вроде бездарно поставленной пьесы. Людендорф, отозванный адъютантом, просто вышел на минуту в телеграфную комнату, а когда вернулся, все уже было кончено, хотя мы этого и не знали. Но что-то мелькнуло в его невыразительных глазах, когда он обвел нас взглядом.

— Господа…

Голос его треснул, как холостой ружейный выстрел в безветренную погоду.

Мы встрепенулись. Не люди, а какие-то сонные стервятники. Бессонная ночь, проведенная в кабинете, сделала нас раздраженными и медлительными. Но мы уже знали, что скажет нам Людендорф. Чувствовали истончившейся за последние дни печенкой.

— Господа, — повторил он тихо, и тут же, мгновенно решившись, как с ним это бывало, сделавшись спокойным и сосредоточенным, быстро произнес, — Кайзер подписал отречение от престола.

Никто не закричал, никто не вскочил со своего места. В наступившей тишине, душной и едкой от выкуренных за ночь папирос, я услышал только два голоса.

— Давно пора, — буркнул гросс-лебенсмейстер Хандлозер, — Комедия слишком затянулась.

— От которого из престолов? — спросил гросс-люфтмейстер Келлер.

От него как раз можно было этого ожидать. Выскочка, педант.

— От обоих, — сухо сказал Людендорф[23]. Откашлялся, словно собирался что-то добавить, но ничего не добавил, подошел к столу и стал перекладывать бумаги без всякого смысла. Единственный человек в окружении магильеров, он, должно быть, впервые ощущал себя столь скованно.

— Где он находится? — спросил я.

— Поезд Его Величества пересек границу Нидерландов этим днем, на рассвете. Он в безопасности.

Рюдигер фон дер Гольц, гросс-фойрмейстер, рассмеялся неприятным скрипучим смехом.

— Отрадно знать. Текст отречения уже оглашен?

— Да, — сказал Людендорф, — Его Величество освободил от присяги всех офицеров и магильеров.

— А мы?

Глупый вопрос. Взглянув друг другу в глаза — шестеро человек в запертой комнате — мы и так знали ответ. Он витал между нами с самого начала, но только Гольц решился задать его вслух. Впрочем, для меня этот вопрос уже не имел значения.

— Его Величество кайзер Вильгельм Второй освобождает все магильерские Ордена от своих обязанностей, а их гроссмейстеров от личной клятвы. Магильерский совет при Генеральном штабе с этого момента также считается распущенным.

Это означало, что нас больше нет.

— А магильеры?

— Их больше не существует.

Вот так все и закончилось. И хоть мы знали, что закончится все именно так, в этом самом кабинете, в обрамлении грязных ноябрьских сумерек, решающее известие оставило нас почти равнодушными. Не было ни проклятий, ни отчаянья. Комедия слишком затянулась, Хандлозер был прав, и вот теперь она закончена. Но зрители слишком устали, и актерам едва ли сорвать апплодисмент.

— Это ужасно, — сказал Кройц приглушенно. Самый старый из нас, почтенный гросс-штейнмейстер, чьи седины всегда казались мне вкраплениями мраморной породы в гранит, он единственный попытался хоть как-то отобразить чувства, — Но я рад, что кайзер в безопасности. Если бы социалисты его настигли… Будьте уверены, господа, его участь была бы решена. Палачи Эберта[24] не стали бы с ним церемониться. Он метит в новые Робеспьеры.

— Им хватит еды, — сказал я резко, — Подумайте лучше о нас. Кто мы теперь? Гроссмейстеры несуществующих Орденов? Опоры пустого трона?

— Мы магильеры, Витцель, — сказал Кройц с деланным достоинством, от которого меня передернуло, — Неужели этого мало?

— Вы слышали Людендорфа. Магильеров больше не существует. Значит, и нас больше не существует. Вы ведь знаете, что это означает?

Он знал. Мы все знали.

Возможно, оттого и оказались сейчас здесь. Страх согнал нас вместе, как зверей. Возможно, когда-то мы выглядели грозными и сильными зверьми. Но страх изменил нас. Теперь мы просто псы, забившиеся в подвал при звуках бомбежки, скулим и прячем покрытые свалявшейся шерстью бока. Гадостное зрелище, но без него нельзя.