Господа Помпалинские. Хам

Генрик и Делиция бросились к матери. Они смачивали ей виски, целовали руки. Делиция тихо всхлипывала, Генрик вне себя от всего происшедшего уже взялся за шляпу, чтобы бежать за доктором, как вдруг рыдания стихли. Пани Книксен замерла на диване, обратив к двери нервически подергивающееся лицо, по которому струились слезы. Эта разительная перемена была вызвана появлением Цезария. Из-за огромного букета выглядывала его растерянная и испуганная физиономия.

— Что случилось? — спросил он. — На лестнице я встретил Цегельского… хотел спросить, почему он здесь, но он летел сломя голову и даже не остановился! Зачем он приходил? Вы плачете… и вы тоже… Делиция, ты плачешь! Что случилось?

— Граф! — торжественно изрекла пани Книксен, вставая с дивана. — Очень сожалею, но я должна вам отказать…

Цезарий выронил букет, и он упал на пол к его ногам. Лицо его исказилось от ужаса, он открыл рот, силясь что-то сказать, но не мог вымолвить ни звука.

— Да! — поддакнул Генрик. — Поверь, Цезарий, нам очень неприятно, но иначе мы не можем поступить.

— Граф! — Делиция гордо выпрямилась, и глаза у нее сверкнули. — Передайте вашей матери, что меня ни за шестьдесят тысяч, ни за какие деньги не купишь.

Цезарий обезумелым взглядом обводил окружающих.

— Не понимаю, — прошептал он, — ничего не понимаю…

— Хорошо, я вам объясню, граф! — сказала пани Книксен, стараясь унять судорожную дрожь.

— Графиня через своего адвоката предложила нам шестьдесят тысяч отступного, если Делиция откажется стать вашей женой. Но она жестоко ошибается, если думает, что люди, менее богатые, торгуют счастьем своих детей. Да, она жестоко ошибается… Лучше нуждаться и влачить жалкое существование вдали от света, чем унижаться до таких позорных сделок!.. Делиция скорее умрет от горя и отчаяния…

— Поверь, Цезарий, — с важностью заявил Генрик, — если бы это предложил мужчина, я потребовал бы сатисфакции!..

Делиция, смертельно бледная, с дрожащими на кончиках ресниц слезами, не проронив ни слова, спряталась в оконную нишу.

Они были искренне возмущены. Продать Делицию за деньги! Какая низость! Какое чудовищное, возмутительное предложение!

— Боже мой! — простонал Цезарий. — Теперь я все понял! О мама, мама!

Не думайте, что восклицание это относилось к родной матери Цезария. Нет, оно было обращено к пани Книксен, перед которой он упал на колени и дрожащими от сдерживаемых рыданий губами целовал ей руки.

— О мама! — шептал он. — Не заставляйте меня расплачиваться за чужую вину! Я без вас жить не могу! Вы единственные мне близкие люди на свете! — Он встал с колен, провел рукой по лбу и, заикаясь, сказал — Неужели я должен с вами расстаться?! Нет! — вырвалось у него. — Нет! Никогда! Вы меня любите, вы такие добрые!.. Вы понимаете, что я не виноват… Я очень, очень несчастен!..

Бурное, искреннее признание немного смягчило гнев оскорбленного семейства. Генрик молча пожал Цезарию руку, пани Книксен, сменив гнев на милость, сказала:

— Простите, паи Цезарий, за откровенность, но в том, что произошло, есть немалая доля вашей вины.

— Моей?! — ужаснулся Цезарий.

— Да. Если бы вы действовали решительней, ваши родные не посмели бы так себя вести с нами. Вы думаете, я не знаю, что вашей матери и брату давно полагалось бы нанести нам визит? Но кто из ваших родных хотя бы ради приличия навестил нас? Где там! Они нас знать не желают и еще распускают разные сплетни. Неужели вы думаете, я стала бы все это терпеть, если бы не Делиция и не моя привязанность к вам?..

— О, моя дорогая, любимая мама! — прошептал Цезарий, покрывая опять поцелуями руки пани Книксен.

— Так вот, будь вы настойчивей, день свадьбы был бы уже назначен, а ваши родные, поставленные перед фактом, вели бы себя иначе!.. Я говорю это не для того, чтобы повлиять на вас, — после всего случившегося вряд ли можно что-нибудь поправить.

— Не говорите так! Не надо! Я этого не перенесу! — воскликнул Цезарий и с заблестевшими глазами подбежал к Делиции, которая стояла, отвернувшись к окну.

— Делиция! — заглядывая ей в лицо, спросил он дрожащим голосом. — Вы меня простите?

Во взгляде, каким она посмотрела на него, были обида и нежность, негодование и прощение.

— Вашей матери я не прощу никогда, — сказала она, — а вам мне прощать нечего.

— Да, — печально, но с необычной решительностью ответил Цезарий, — ваша мама права, я вел себя постыдно и глупо, был, как всегда, bon à rien. Но сегодня я увидел, какая опасность угрожает моему счастью., и понял, каким это было бы для меня страшным ударом!

Он наклонился к невесте и едва слышно прошептал:

— Делиция! Ангел мой ненаглядный! Ты не разлюбила меня?

— Я отношусь к вам по-прежнему, — тихо ответила Делиция.

Цезарий поднял лицо. Одухотворенное любовью и решимостью, оно было в этот момент прекрасно.

— Разрешите мне прийти через час? — спросил он.

Пани Книксен сделала вид, что колеблется.

— Разум велит мне сказать «нет», но я вас так люблю, и расстаться с вами было бы нам очень грустно…