Господа ташкентцы

Политическая программа Nicolas не только успокоивает Ольгу Сергеевну, но даже внушает ей уважение к сыну.

- До сих пор я только любила тебя, - говорит она, - теперь я тебя уважаю!

На что Nicolas со всем энтузиазмом пламенной души отвечает:

- Oh! ma noble et sainte mere! mais sentez donc! sentez, comme mon coeur bondit et trepigne {О! моя добрая святая мать! попробуйте! попробуйте, как бьется и трепещет мое сердце.}.

Вообще "куколка" доволен собой выше всякой меры. Во-первых, благодаря maman, он узнает, что он консерватор (до сих пор все его политические убеждения заключались в том, чтобы не пропустить ни одного праздничного дня, не посетивши театра Берга) и что ему предстоит в будущем какая-то роль; во-вторых, слова Ольги Сергеевны об уважении окончательно возносят его на недосягаемую высоту. Он целые дни ходит в забытьи, целые дни строит планы за планами и, наконец, делается до того подозрительным, что впадает почти в ясновидение.

- Aujourd'hui j'ai reve! {Сегодня я видел сон!} - говорит он однажды. Мне снилось, что я сделался невидимкой и присутствую при их совещаниях! Можете себе представить, maman, какие я при этом сделал открытия!

В другой раз он обращает внимание maman на вредное направление умов, замеченное им между поселянами.

- Как хотите, maman, - ораторствует он, - - а чувство уважения к священному принципу собственности так мало в них развито, что я почти прихожу в отчаяние. Вчера из парка выгнали крестьянскую корову; сегодня, на господском овсе, застали целое стадо гусей. Я думаю, что система штрафов была бы в этом случае очень-очень действительна!

Наконец, в третий раз, он объявляет, что видел на селе настоящего нигилиста.

- Но кого же, мой друг? - изумленно спрашивает Ольга Сергеевна.

- Tu sais... ce seminariste... {Знаешь... этот семинарист...} сын нашего священника. Представь себе, встречается давеча со мной и пренагло-нагло подает мне руку... canaille! {каналья!}

Открытие это несколько смущает Ольгу Сергеевну. Она, с своей стороны, уже заметила Аргентова (фамилия заподозренного семинариста), и ей даже показалось, что он не только не нигилист, но даже "благонамеренный". Именно "благонамеренный", не "консерватор" - "консерваторами" могут быть только les gens comme il fauta {порядочные люди.}, - а "благонамеренный", то есть смирный, послушный, преданный. Аргентов был высокий и плотный молодой человек; голова у него была большая и кудрявая; черты лица несколько крупны, но не без привлекательности; вся фигура дышала силой и непочатостью. Все это Ольга Сергеевна заметила. "Il est du peuple, c'est vrai {Он из простого народа, это верно.}, - думала она про себя, - mais quelquefois ces gens-la ont du bon" {Но иногда у этих людей есть кое-что хорошее.}. И она до такой степени прониклась убеждением, что Аргентов "благонамеренный", что однажды, выходя из церкви, даже просила отца Карпа когда-нибудь привести его.

- После, - прибавила она, - теперь дайте мне насмотреться на моего "куколку"! Он у меня такой серьезный, непременно хочет оставаться со мной один! Ведь вы еще не скоро уезжаете отсюда, мсье Аргентов?

- Все зависит от местов-с, - отвечал молодой человек, - как скоро откроется вакансия, тогда уж будет не до знакомств-с, а надо будет думать о приискании невесты-с!

- Ну, будет время, еще познакомимся! - сказала Ольга Сергеевна, садясь в экипаж, между тем как Аргентов удалялся восвояси, напевая звучным басом: "Телесного озлобления терпети не могу".

С тех пор мысль об Аргентове посещала ее довольно настойчиво. В голове ее даже завязывались по этому случаю целые романы с длинными зимними вечерами, с таинственным мерцаньем лунного луча, и с этою страстною, курчавою головой, si pleine de seve et de vigueur! {так полной сока и силы!} Она полулежит на диване, глаза ее зажмурены, а его голос гремит и дрожит, и в ушах ее бессвязно раздаются какие-то страстные, пламенные слова. Ей сладко мечтать под эти страстные звуки, она не сознает даже содержания их, а только тихо-тихо поддается им, побежденная их страстностью... И как он мило брюзжит, когда она, в самом разгаре его диатриб, вдруг выйдя из забытья, "совсем-совсем некстати" обращается к нему с вопросом:

- А вы читали Оссиана, Аргентов?

- Не об Оссиане идет теперь речь, - кричит он на нее, вскакивая как ужаленный, - а о народных страданиях-с! Поймете ли вы это когда-нибудь, барыня?

"Странное дело! - думается ей, - сколько раз я предлагала этот вопрос... там... a Paris... и все "они" отвечали мне таким же образом! Все, все сердились".

И вдруг "куколка" разрушает весь этот reve, объявляя, что Аргентов нигилист! Un homme qui n'a pas de religion!! {Безбожник!} человек, который выдумал гражданский брак!!

- Но не ошибаешься ли ты, мой друг? - говорит она как-то робко. - Мне кажется... он благонамеренный!

- Нет, нет, у меня это уж инстинкт, и он меня никогда-никогда не обманывал! Все эти fils de pope {поповичи.} нарочно говорят глупые слова, чтоб скрыть, что они делают революции! А что у них на уме одни революции c'est un fait avere! {} И не меня они обманут своим смирением!