Господа ташкентцы. Картины нравов

Очерк написан, по-видимому, непосредственно перед публикацией его в "Отечественных записках", то есть в сентябре — октябре 1869 года, и не мог быть создан ранее очерка "Господа ташкентцы. Из воспоминаний одного просветителя" (см. стр. 673). Закончив первый ташкентский очерк, Салтыков решил несколько изменить сложившийся у него план портретной галереи ташкентцев, который начал осуществлять в рамках "воспоминаний одного просветителя", и предпослать ей «теоретическую» главу, посвященную общей характеристике явлений, обозначенных им словом "ташкентство".

Интересным для творческой истории "Господ ташкентцев" в целом является содержащийся в очерке перечень ташкентских типов, которые Салтыков предполагал изобразить в дальнейшем (в "нумерах"). Во всех изданиях этот перечень идентичен, за одним исключением: в журнальном тексте в нем назван еще «ташкентец-литератор». Список ташкентских типов в очерке "Что такое "ташкентцы"?" можно рассматривать как первоначальный план будущего цикла, наметившийся у Салтыкова на первой стадии работы, впоследствии измененный. Если в 1869 году в журнальном тексте Салтыков сообщал: "Я нахожу возможным изобразить…", то в 1873 году он более осторожен и не обещает читателю скорого осуществления обещанного — "Я постепенно изображу…" В конечном итоге, замысел1 создания галереи действующих ташкентцев (в "нумерах") не был осуществлен, вместо этого появилась галерея ташкентцев, готовящихся к действию, но еще к нему не приступивших (в "параллелях").

Поставив перед собой в "Господах ташкентцах" задачу «исследовать» ташкентство в его формировании и развитии, Салтыков вместе с тем искал художественные формы, соответствующие характеру замысла. В этой связи он предпринял в очерке "Что такое «ташкентцы»? Отступление" теоретиколитературный экскурс, в котором мотивирована необходимость создания нового общественного романа.

В формировании этого романа сатирик отводил себе скромное место "собирателя материала". В журнальном тексте (стр. 200) этот экскурс завершен таким пояснением проблемно-композиционных основ "Господ ташкентцев", вычеркнутым при подготовке изд. 1873.

"Я печатаю «Ташкентцы» в форме "записок одного просветителя". После всего сказанного выше нечего, кажется, и объяснять, что это только форма и что записки принадлежат не одному, а целому легиону просветителей. В конце каждого этюда, каждый из моих «ташкентцев» кончает весьма неудовлетворительно, а именно: пропивается, проворовывается и вообще впадает в забвение. По этому поводу мне тоже может быть сделан упрек. Скажут, например, что я слишком охотно прибегаю к вмешательству случайной силы; что в положениях, подобных тем, которые я описываю, зло чаще всего торжествует, а не наказывается; что вообще, если зло, по временам, наказывается, то это наказание приходит к нему не извне, а благодаря тому внутреннему бессилию, которое скрывается в нем самом. На это я могу ответить следующее: мой образ действия в этом случае имеет характер двоякий: во-первых, преобразовательный, во-вторых, характер хитрости.

Относительно преобразования скажу, что я твердо верю, что зло наказывается, и наказывается неминуемо. Когда наступит минута, что наказание будет приходить к нему из собственного внутреннего бессилия — этого я, покамест, еще не знаю. Причины этого незнания я объяснил выше, сказав однажды навсегда, что я только собиратель материалов, а не созидатель той общественной драмы, формы которой, по моему мнению, не довольно еще определились. Что же касается до хитрости…"

Из всех произведений ташкентского цикла очерк "Что такое "ташкентцы"?" в изд. 1873 претерпел наибольшие изменения, которые, впрочем, сводились не к доработке или переработке текста, а к его сокращению. Кроме приведенного фрагмента о художественной форме "Господ ташкентцев" и о своей роли в создании общественного романа, Салтыков при подготовке изд. 1873 вычеркнул последние весьма примечательные строки очерка, являющиеся ответом на заключительный вопрос "Что тогда откроется" (стр. 207).

"Существует мнение, что тогда скажется новое слово, споется новая песня и откроются новые формы общественности. Как ни загадочно такое мнение, но согласиться с ним есть основание. Один наплыв людей, питающихся лебедою, может составить такое явление, которое должно если не совсем уничтожить, то, по крайней мере, иным образом расположить некоторые складки общественного хитона. Когда сделана привычка готовить обед на двоих, то гостям или отказывают, или же вынуждаются заказывать пирог попространнее. Я думаю, что будет принят этот последний путь, как наиболее рациональный. Он дает возможность принимать гостей, не обижая себя и не урезывая ни капли от собственных крох.

Обедать в обществе многочисленном, веселом, шумном — ужели это не предпочтительнее, нежели обедать одному или сам-друг, насупивши брови и думая только о том, как бы набить себе желудок?

Но даже если все это и не совершится, то и тогда можно предположить, что открытий получится достаточно и они не будут лишены интереса.