Господа ташкентцы

– Мы встретились в первый раз на бале, и он танцевал со мной сначала кадриль, потом мазурку… Тогда лифы носили очень короткие – c'etait presqu'aussi ouvert qu'a present они были почти так же открыты, как теперь. – и он все смотрел… это было очень смешно!

– Еще бы не смотреть! est-ce qu'il y a quelque chose de plus beau qu'un joli sein de femme. что может быть прекраснее красивой груди женщины. Ну-с, дальше-с.

– Потом он сделал предложение, а через месяц нас обвенчали. Mais comme j'avais peur si tu savais! Но как я боялась, если б ты знал!

– Еще бы! Кувырком!

– Колька! негодный! разве ты знаешь!

– Гм…

– Ведь тебе еще только шестнадцать лет!

– Семнадцатый-с… Я, maman, революций не делаю, заговоров не составляю, в тайные общества не вступаю… laissezmoi au moins les femmes, sapristi! оставьте на мою долю хоть женщин, черт побери! Затем, продолжайте.

– Et puis!.. c'etait comme une epopee! c'etait tout un chant d'amour! А потом… это была сказка! Это была песня любви!

– Да-с, тут запоешь, как выражается мой друг, Сеня Бирюков!

– Et puis… il est mort! А потом… он умер! Я была как безумная. Я звала его, я не хотела верить…

– Еще бы! сразу на сухояденье!

– Ах, Nicolas, ты шутишь с самым священным чувством! Говорю тебе, что я была совершенно как в хаосе, и если бы у меня не остался мой «куколка»…

– «Куколка» – это я-с. Стало быть, вы мне одолжены, так сказать, жизнью. Parbleu! хоть одно доброе дело на своем веку сделал! Но, затем, прошли целые двенадцать лет, maman… ужели же вы?.. Но это невероятно! si jeune, si fraiche, si pimpante, si jolie! такая молодая, такая свежая, такая нарядная, такая хорошенькая! Я сужу, наконец, по себе… Jamais on ne fera de moi un moine! Никогда не сделают из меня монаха!

Ольга Сергеевна алеет еще больше и как-то стыдливо поникает головой, но в это же время исподлобья взглядывает на Nicolas, как будто говорит: какой же ты, однако, простой: непременно хочешь mettre les points sur les il поставить точки над i.

– Treve de fausse honte! Прочь ложный стыд! – картавит между тем Коля, – у нас условлено рассказать друг другу все наши prouesses! подвиги! Следовательно, извольте сейчас же исповедоваться передо мной, как перед духовником!

Ольга Сергеевна на мгновение заминается, но потом вдруг бросается к сыну и прячет у него на груди свое лицо.

– Nicolas! Я очень, очень виновата перед тобой, мой друг! – шепчет она.

– Еще бы! такая хорошенькая! Mais sais-tu, petite mere, que meme a present tu es jolie a croquer… parole! А знаешь ли ты, мамочка, даже сейчас ты прелестна, как херувим… клянусь!

– Ah! tu viens de m'absoudre! mon genereux fils! Ах! ты меня простил! Мой великодушный сын!

– Не только абсудирую, но и хвалю! Итак…

– Ах, «он» так любил меня, а я была так молода… Ты знаешь, Pierre был очень груб, и хотя в то время это мне нравилось… mais «lui»! C'etait tout un poeme. Il avait de ces delicatesses! de ces attentions! зато «он»! Это была настоящая поэма. Он был так нежен, так внимателен!

– Та-та-та! Вы, кажется, изволили пропустить целую главу! а этот кавалерист, который сопровождал вас за границу? Тот, который так пугал mon grand oncle Paul своими усами и своими jurons?? грубостями??

– C'etait un butor! Это был грубиян!

– Passons Дальше… Но кто же был этот «он», celui qui avait des delicatesses? тот, который был так нежен?

– Он писал сначала в «Journal pour rire», потом в «Charivari», потом в «Figaro»… Ах, если б ты знал, как он смешно писал! И все так мило! И мило и смешно! И как он умел оскорблять! Et avec cela brave, maniant a merveille l'epee, le sabre et le pistolet! И вместе с тем бравый, чудесно владеющий шпагой, саблей и пистолетом! Все журналисты его боялись, потому что он мог всех их убить!

– Et joli garcon? И красивый малый?

– Beau… mais d'une beaute! Красив… изумительно красив! Повторяю тебе, это была целая поэма! Et avec ca, adorant le trone, la patrie et la sainte eglise catholique! И вместе с тем он обожал трон, отечество и святую католическую церковь!

Ольга Сергеевна вздыхает и как-то сосредоточенно мнет в своей руке ветку цветущей сирени. Мысли ее витают там, на далеком Западе, au coin du boulevard des Capucines на углу бульвара Капуцитток., Э 1, там, где она однажды позабыла свой bonnet de nuit ночной чепчик., где Anatole, который тогда писал в «Figaro», на ее глазах сочинял свои милейшие blagues (oh! comme il savait blaguer, celui-la! фантазии, шутки (о, как забавно фантазировал!)) и откуда ее навсегда вырвал семейный деспотизм! В эту минуту она забывает и о сыне и о его prouesses, да и хорошо делает, потому что вспомни она об нем, кто знает, не возненавидела ли бы она его как первую, хотя и невольную, причину своего заточения?

– Ну, а насчет Прудона как? – пробуждает ее голос Nicolas.

– N'en parlons pas! Не будем говорить об этом!

Ольга Сергеевна говорит это уже с оттенком гнева и начинает быстро ходить взад и вперед по кругу, обрамленному густыми лицами.