Господи, сделай так…

Кажется, я только теперь заново начал дышать. Расслабилось скрученное в жгут тело, и не передать, как славно растекалась по нему холодная водка. Серега взялся тамадить, и генерал еле успевал покрякивать вслед его тостам. Очаровательные парочки пастушков и пастушек, ранее мирно беседовавшие на розовых обоях со всех сторон вокруг нас, вдруг взялись приплясывать, кружить, а некоторые, кажется, приспособились даже исполнить сложные композиции камы-с-утра, хотя сейчас никакое им не утро, а самая глубокая ночь. Я попытался сказать про то, что надо быть снисходительными к этим пастушкам, и даже если они и занимаются тем, что не всем нравится, — не надо никаких солдат и вообще никого натравлять на них, но сильно нетрезвые мысли цепляли слова так же неловко, как пьяные пальцы пытаются уцепить иголку — и роняют, не успевая сшить фразу...

Я смотрел на дату Серегиной записи в Мешковой тетрадке о том, чтобы десантура не вылетала в Москву, и прикидывал, когда он успел написать эту строчку, если у нас с собой Мешковой тетрадки не было. Наверное, в те полчаса, когда он еще в Богушевске бегал кому-то звонить? Может, он и вообще все это написал уже потом специально для спокойствия Мешка, потому что не может быть таких совпадений... А если и не так, то все равно — это лишь совпадение, и ничего больше...

Но в любом случае Серега очень точненько придумал, что тогда надо было для справедливости завтрашних дней. Хорошо было это придумывать той звонкой порой, а сейчас, когда полотно жизни прогнило, изъеденное лжой, как молью, — попробуй придумать!..

Я вспомнил, как верно назвал Серега это наше нынешнее время — “время шнырей”... Такое время... Даже самые успешные и вроде бы состоявшиеся — всего лишь шныри... И позавидовать некому. Хотя совсем недавно одному старику я сильно позавидовал. Он передо мной покупал в киоске очки и просил такие, в которых удобно читать лежа.

— Что вы там такое читаете — лежа? — презрительно спросила девица в киоске.

— Жюль Верна, — радостно заулыбался старикан.

Вот бы и мне так.

А вместо Жюль Верна мне надо исполнить вырванное Мешком обещание и придумать какую-то хрень, что могла бы сделать более справедливой всю хрень вокруг... Я злился на Мешка, но чувствовал, что мне самому это надо. Не для записи в дурацкую тетрадь, которой Мешок будто бы передал свое выдуманное могущество. И не для Мешка, который тихо сходит с ума в своих выдумках. Мне самому стала интересна эта игра: можно ли вообще придумать что-то конкретное для защиты любого-каждого от беспредельного измолота властных (и всех прочих) над ним жерновов?

Что колет мою душу самой болючей несправедливостью?

Пожалуй, постоянно нацеленный на меня властный контроль. А еще год-два — и контроль станет тотальным... Большой Брат видит тебя... Братец, конечно, умом не блещет и не сильно отличается от Серегиных братков, но все рычаги унизительного контроля у него. Интернет, телефон, почта, камеры слежения — все, чем я пользуюсь в жизни, можно повернуть против меня. Детально обрабатывать всю эту бездну информации властвующим братанам, конечно, не по уму, но нацелить на любого, кто стал им поперек горла, — это запросто. При этом сами они — за черной стеной нашего неведения...

Защититься от их контроля законами или воплями о правах человека — дохлый номер. Будут кивать, соглашаться, но в каждый момент возникшей им надобности используют все системы, которые есть в наличии, и закажут в разработку еще более мощные. Это неравновесие разрывает единую ткань жизни. Так и распадаются связи времен...

Прогресс не запретить и не остановить, и, значит, могущество контроля будет только усиливаться.

А если бы все эти технологии развились так, чтобы у любого оказались в руках все те возможности, которые сейчас только во властных лапах? Пусть кто угодно может узнать, что ему угодно и о ком только угодно...

Вроде бы — неуютно... Но почему просвечивающий взгляд какого-то пети-васи хуже такого же взгляда васи-вштатском? А ведь эти, что все в штатском, могут просвечивать нас уже сегодня... и просвечивают...

Итак, информационные системы такие совершенные, что каждый и о каждом может узнать что ему угодно. Сначала, разумеется, шок от того, что все на свете гады, сволочи, подонки, обманщики, хапуги и вообще — не очень интеллигентные люди. Но потом все более и более люди станут поворачивать глаза и уши и избирательные голоса к тем, кто почище и почестнее. Глядишь, и возникнет заново ценность репутации, честного слова, достойной жизни — все то, что сегодня втоптано в прах...