Господи, сделай так…

Тимка обрадовался вовсе не могущественным возможностям, которые Мешок временно передавал ему вместе с тетрадкой (как показалось в тот момент Мешку), а тому, что вся эта непонятка вопреки Тимкиным опасениям прошла легко и бестягостно. Серега, естественно, предупредил его о Мешковой придури и о том, что Мешок скорее всего обратится к нему за помощью, — вот Тимка и мандражировал, совсем не желая видеть своего друга не в себе и слышать, как тот заговаривается и лепечет бессвязную хрень.

А на самом деле все оказалось не так уж и плохо. Ну возомнил человек, что сам Бог доверил ему стоять на посту и дыбать во все глаза за порядком и справедливостью, — подумаешь, невидаль! Кому это мешает? В жизни случаются заскоки и покруче. Вона сколько лет кряду куча людей торчала на своих постах, не позволяя никому улизнуть с ухабов коммунистической дороги в тишь да гладь буржуазной бездуховности. Вот то была беда! А в Мишкином тихом помешательстве какая кому беда? И почему не подменить Мешка в этом его выдуманном карауле? Это самое меньшее, что может сделать Тимка для своего друга. Тем более — хлопот никаких. Так что пусть Мешок не изводит себя своим отступничеством и спокойно занимается домом да семьей, если все это у него так ладно получается.

Тут Тимка вспомнил, что Серега советовал совсем уж не филонить и время от времени записывать какие-нибудь благие пожелания в тетрадку Мешка, чтобы потом — при возвращении своих придурочных полномочий — Мешок не огорчался и увидел, что все было чин чинарем...

Тимка решил тут же что-нибудь и написать, окончательно убеждая Мешка в том, что тот передал свое божественное служение в надежные руки. Надо что-то ясное и справедливое, типа миру — мир, но не столь глупое. Тимка вспомнил книгу, которая в давнем пересказе Сереги запала ему в душу, — там надо было добраться до шара, исполняющего любые желания, и герой после всех мытарств сидел у этого шара и повторял дятлом: “Счастье всем — и абсолютно бесплатно”. Это вот желание счастья всем и даром Тимка и переписал в Мешкову тетрадь, но из-за того, что счастье все понимают по-разному, переписал в понятном каждому варианте своего постоянного тоста: “Чтобы пилось и ялось, чтоб хателось и моглось, чтоб у кажном у гадзе было с ким, кали и гдзе”...

В общем, Тимка был уверен, что он все разыграл тип-топ, хотя и видел, что какие-то сомнения у Мешка все еще оставались...

На следующий день Тимка уехал и Мешкову тетрадь, как и обещал, взял с собой, а чтобы не путаться с этой тетрадкой и со своим деловым блокнотом, в конце концов перенес в нее и все свои немногочисленные записи. Но прежде этого Тимка наискосок пролистнул понаписанное Мешком и Серегой. Серегину руку разобрать было мудрено, а вот Мишкины строчки — крупные, четкие и старательные — читались безо всякого напряжения. Тимка листал да похмыкивал. “Трэба закончить войну в Афгане”, — написал Мешок напоследок, прежде чем передал свою тетрадку Сереге.

— Вот ведь дурухан, — раздосадованно ворчнул Тимка, сверив дату Мешковой записи с числами, застрявшими в памяти.

Вряд ли из этого ворча следует делать вывод о том, что Тимка в конце концов поверил Мешку и его фантазиям. Не больше, чем фантазиям любого другого человека, которых он наслушался вдосталь. Но и никак не меньше. Тимка ведь допускал, что за пределами известного в дважды два мира его постоянных хлопот и усилий вполне может существовать что-либо загадочное или необъяснимое (хоть даже и чудеса), и не спешил лезть со своими сомнениями за те известные ему пределы. Почему же не допустить существования чудес, о которых говорит Мешок? По крайней мере, Мешок, в отличие от кого другого, Тимку никогда не дурил и ничего из него не выдуривал. Вдруг и на самом деле именно его желанием и прихлопнулась афганская война? И кто же он после этого? Натуральный дурухан.

Мешковые добрые помыслы Тимка конечно же понимал и даже в меру приветствовал, но лично ему та кровавая бойня одним из своих безумных изломов устроила такую завидную судьбу, что и сейчас еще было трудно сдержать досаду ее внезапного завершения.