Господин Чичиков

Сперва он собирался рассказать, что Онищук ни в каком магните не был. Потому что сбежал из «больнички», вероятно, ночью или под утро. После него в боксе остались две толстые рамы с музейными табличками на них, извещавшими, что в одной раме размещается полотно Айвазовского, а в другой, смешно сказать, – Врубеля. Что сие природное явление означает, и может ли означать что-либо вообще, Жека понимать отказывался. Неоднократно доводивший людей до безумия, сам он боялся сойти с ума чрезвычайно. Потому – пускай себе рамы и дальше стоят, теперь уже в подвале, а на прочую чертовщину будет лучше всего махнуть рукой. Для сохранения душевного равновесия.

Но получается, что не нужно всего этого Перетятькину знать. Пока все сошло с рук, и чертовщина сработала в положительном направлении. Быть может, сработает еще раз. Значит, будут и еще деньги. Ну а как выйдет прокол – тогда отвечать за все перед Хозяином придется не ему, а Перетятькину. Так зачем же директору знать о столь смутных перспективах?

Завтра же надо взять кредиты под квартиру и машину, если что – ноги в руки и подальше из Н., да и вообще из страны.

– Так что магнит? – нетерпеливо переспросил Перетятькин.

– Да что магнит? Главное – результат.

– Вот и говорю – прагматичнее следует смотреть на вещи. Раз действует, дает положительный эффект, значит, незачем выискивать несуществующие неполадки. Ни к чему плодить сущности сверх необходимого, Евгений. Дело-то на миллион тянет. Посчитай: за Онищука дал двадцать тысяч. В команде двадцать пять человек игроков. Уже пол миллиона. Кроме того, имеется главный тренер, а на него Хозяину, полагаю, и ста тысяч не жаль. Кроме того, в команду идет постоянный приток новых футболистов. Перспективно?

«А может, с кредитом повременить? Может, сотню-другую я здесь все же намою?» – подумал Жека и повеселел.

– Значит, Анатольевич, заметано. Веди их ко мне на эстакаду, а там уж все будет как надо, – бодрым тоном произнес он.

– И… Евгений, все-таки никаких контактов с пациентами.

– А вот это уже мое дело, – усмехнулся Миокард. – Если контакты идут на пользу, значит, они необходимы. Я, видишь ли, настраиваю пациента перед процедурой на успех. Той же цели служит и общение с нашим гуру Федором. Он умеет создать настроение…

– С гуру Федором можно! – вмиг согласился Перетятькин, вспомнив благожелательную реакцию Ибрагимова. – А с остальными категорически запрещаю.

Жека не стал спорить. Нестор Анатольевич открыл было рот, чтобы что-то добавить, но вдруг осекся и побледнел: у Жеки не было человечка. Только что маячил в поле зрения, лениво ковыряя в носу, – и в один момент исчез. Перетятькин вскочил, попытался заглянуть Жеке за спину. Сердце застучало, в голову ударило, на лице проступил пот.

– Что это с тобой, Анатольевич? – полюбопытствовал Жека.

– Ничего.

– Отдохнуть тебе надо, друг мой.

– Ничего, – бормотал, не слыша, Перетятькин. – Ничего, ничего…

Наконец, директор взял себя в руки, буркнул: «Не забудь, завтра Дятла хороним», – и вышел. В коридорах лечебно-методического центра пристально рассматривал встречающихся на пути сотрудников, вгоняя в краску женский персонал и вызывая недоуменные взгляды мужского. Человечков не было ни у кого. Нестор Анатольевич не сразу забрался в машину – сперва зашел в супермаркет и долго бродил среди посетителей с видом человека заблудившегося. Все вокруг были без паразитов, и это было невыносимо. Дома же, обнаружив, что человечка нет и у жены, Нестор Анатольевич закрылся в кабинете и долго плакал.

Последующие три дня в городе Н. стояла чудесная погода: столбик термометра не поднимался выше двадцати пяти градусов, и было ясно. По вечерам народ заполнял многочисленные кафешки, столь плотно размещенные в центре, что буквально и шагу нельзя было ступить по бульвару, скверу или переулку, чтобы не набрести на какое-либо уютное заведение, предлагающее вниманию посетителя богатый выбор разнообразных блюд всех кухонь мира. Хотя пахли эти кухни подозрительно одинаково: пережаренным жиром и цыплятами гриль. Впрочем, жители города Н. не жаловались на слабость желудков, потому что в интеллигентах и дворянах себя не числили. Н. был молодым городом, как говорили высокомерные обитатели обеих столиц, городом маргиналов и уголовников. И то правда, каждый четвертый житель Н-ской области, по статистике, имел хотя бы одну судимость. Но свидетельствовало это только о том, что город был идеальной стартовой площадкой для начала биографии: новой, второй, а то и третьей жизни после очередной «ходки». В городе Н. умели ценить радости жизни, пускай были эти радости грубоваты на взгляд столичных жителей. Зато не витал над городом Н. дух упадничества и высокомерного скепсиса – «что наша жизнь? – игра!» – и пустопорожнего снобизма.

А в пятницу в город пришла жара. Город не заметил ее. Удовольствия стало меньше, но раскаленный камень и асфальт не смогли победить крепкий Н-ский характер.