— Госпожа, царь…
— Царь подождет еще немного, — ответила она.
— Но…
— Он подождет, — сказала Мериамон, и в голосе ее прозвучал металл. На обожженном солнцем лице слуги уже не могла появиться краска, но он поспешно опустил глаза и умолк. Она заметила, что он занял место стража, рядом и чуть позади. Мериамон подумала, не отослать ли его к хозяину, но его присутствие немного успокаивало, и он мог быть свидетелем, если бы Пармений хотел ей зла.
Они ожидали в молчании. Мериамон начала сомневаться, есть ли в этом какой-либо смысл, придет ли Пармений вообще. Когда она уже начала вставать, чтобы отправиться к царю, послышался звук шагов. Солдатская обувь, лязг оружия. Мериамон заставила себя остаться на месте и слегка откинулась на спинку скамьи.
Пришел только один человек; он немного помедлил у двери, потом открыл ее.
Мериамон только наделась, что не выглядит, как круглая дура. Нико был полностью готов занять свой пост в охране царя: латы начищены до блеска, плащ ниспадал безупречными складками. Он взял свой лучший меч, а на шлеме развевались новые перья.
Он едва на нее взглянул, и это было хорошо: у нее было время прийти в себя.
— Иди, Левкипп, — сказал он, — и скажи царю, что мы придем сразу же, как только управимся здесь. Я позабочусь о госпоже.
Левкипп радостно ухмыльнулся и убежал. Нико занял его пост.
Мериамон наконец обрела дар речи.
— Что, во имя богов…
— Некоторым нужно было напомнить, что ты дочь фараона, — ответил Нико.
С этим трудно было спорить.
— Но откуда ты взялся? — спросила она.
— Таис сказала мне, что ты ушла. В зале я наткнулся на Марсия; он сообщил мне, где ты.
— Ты его сильно побил?
— Тебе-то какая разница? — проворчал Нико и поспешно добавил, прежде чем она успела сама его ударить: — Мне это ни к чему. Я друг царя и я выше Марсия по положению. Может быть, я немного позвенел мечом. После всего. Для виду.
— После всего, — повторила Мериамон, чувствуя себя сухой, как песок вокруг гробниц. Она не ожидала, что с ним ей будет так спокойно. Его основательность, прочность были для нее, словно якорь. Его легкомыслие освещало ее сердце, даже сейчас. В его ясном светлом взоре не было никакой озабоченности, никакой тревоги.
Но могут появиться. Он этого не знает, откуда ему знать. Но он узнает.
Пармений пришел еще нескоро, с двумя стражами, которые застыли у дверей, и устремил сердитый взгляд на Нико. Нико стоял, как на параде, без всякого выражения на лице — безупречный охранник. Пармений перевел взгляд с него на Мериамон.
— Ну так, — сказал военачальник, — у тебя есть что мне сказать?
От его дерзости перехватило дыхание. Нико заметно напрягся. Мериамон позволила себе медленно улыбнуться. Сладкой, загадочной улыбкой.
— Я? Но, по-моему, это ты пожелал говорить со мной.
— Я не привык прибегать по первому желанию женщины, — заявил Пармений.
— Оно и видно, — сказала Мериамон. — Конечно, если только эта женщина не царица…
— Ты не царица, — сказал Пармений.
— Верно, — согласилась Мериамон. — Ну говори же! Царь ждет.
Пармений молчал. Она наблюдала, как его лицо, покрытое румянцем гнева, постепенно успокаивается, разглаживаются морщины. Этот грубиян не был простым солдафоном. Он знал царей и двор. Она решила, что не стоит обвинять его за попытку унизить ее и уязвить ее самолюбие, чтобы таким образом получить преимущество.
Он не подал никакого заметного знака, но один из его стражей придвинул табурет. Он опустился на него в напряженной позе, положил руки на колени.
— Хорошо, — сказал он, — ты не дурочка, и я не должен был вести себя так с тобой. Можем ли мы быть честны друг с другом?
— Разве было когда-нибудь иначе?
— Что касается меня, — ответил Пармений, — нет. Про тебя же всем известно, что ты говоришь правду — от лица ли своих богов или от своего. Я думаю, и мне ты ее скажешь. Если Александр согласится, ты вышла бы за него замуж?
Она открыла рот, снова закрыла.
— Он никогда не согласится.
— Может. Должен. Ты дочь фараона. Ты знаешь, каков первый долг царя: дать наследников рода.
— Он знает это, — сказала Мериамон. — Есть же Геракл, сын Барсины. Прекрасный ребенок, хорошо и быстро растет.
— Слишком быстро для такого маленького, каким он должен бы быть, — сказал Пармений.
Она молчала. Его губы скривились — в улыбке, а может, и нет.
— Не держи меня за идиота, госпожа. Это отродье Мемнона, и ты знаешь это так же хорошо, как я. Полагаю, что Александр тоже знает. Он навещает их как можно реже и остается только на время, достаточное, чтобы перекинуться парой слов. Нет, Мериамон, это была неубедительная ложь, и с ходом времени она становится все неубедительней. У Александра нет сына и нет возможности его заиметь. Если ты не позаботишься об этом.
Губы Мериамон сжались.
— Ты знаешь, что он должен иметь жену из Македонии, — продолжал Пармений, не заметив ее молчания или не обращая на него внимания. — Но Македония на другом краю света, а время идет. Пока он здесь играет в царя Египта, он может взять египетскую жену. Он думал о тебе, не сомневайся. Ты ему нравишься.
— Не как женщина, — сказала она таким слабым голосом, что ей самой стало противно.