Господин Фицек

Жена ответила не сразу, слезы подступили к горлу. Чтобы ее не услышал подмастерье, работавший за этажеркой, она наклонилась к уху Фицека. Физиономия его вытянулась — вначале он ничего не понял или не захотел понять.

— Повтори-ка еще раз!

Жена Фицека, урожденная Берта Редеи, еще ближе склонившись, шепотом повторила свои слова. Фицек сразу забыл Франца-Иосифа I, короля Венгрии, императора Австрии, герцога Галиции и Ладомерии и т. д. и т. п. и выругался следующим образом:

— Ну, сопливый бог, только этого еще не хватало! Опять влопались!

Наступила тишина.

Жена вынула из корыта-люльки самого маленького Фицека и дала ему булку, намоченную в чае. Мастер сел рядом с подмастерьем, взял старые, ожидавшие починки башмаки, натянул их на колодку и глубоко вздохнул:

— Эх, господи боже, и зачем только есть у бедного человека…

Подмастерье Иштван Сабо, долговязый стареющий человек, обильно высморкался, вытер руки о свои вымазанные клейстером штаны и свернул самокрутку.

— Ну что, хозяин, приехал король? — спросил он, послюнявив бумагу.

Фицек ответил не сразу.

— Приехал! — бросил он коротко.

— Достойно встретили?

— Встретили.

— А песня как, удалась?

— Удалась.

От этих кратких ответов Иштван Сабо расхрабрился:

— А долго останется здесь старый хрыч?

Но ответа не получил. Оба начали работать. Сабо зажег спиртовку, положил на нее урезник и стал намазывать подошву черным воском.

Открылась дверь. Отто, сын Фицека, пришел из детского сада. Он хотел спеть выученную сегодня «Королевскую песню», но мастер с криком: «Убирайся отсюда!» — прогнал его в комнату. «Комнатой» называлась задняя половина каморки, отведенная под жилье. Затем Фицек положил ботинок на верстак, встал и отряхнул фартук. Некоторое время он ходил взад и вперед, повесив нос, грызя усы, и наконец заговорил:

— Берта, слышишь?

— Что?

— Вот тебе полтора форинта. Завтра утром оставь всю работу — ребят покормлю я, — садись в поезд и поезжай в Казинцкую баню.

Жена молча слушала.

— Дай полфоринта да смотри не смей экономить, поняла? Дай полфоринта массажистке, скажи, чтобы не жалела, чтоб наперла, как может. И ты не жалей! Поняла?

— Да!

— Потом прими горячую ванну. Какую только стерпишь. Пока не станешь как вареный рак.

— Понимаю.

Жена Фицека взяла деньги и на следующий день рано утром, закутавшись в большой платок, поехала в Пешт.

Вернувшись, она, следуя совету мужа, два раза спрыгнула со стола, причем во второй раз так расшибла себе ногу, что расплакалась. Фицек разозлился, но все-таки уложил ее в постель. Отто получил здоровенную затрещину за то, что хотел пойти на улицу. Мать взяла плачущего мальчика к себе.

— Ты что ребенка обижаешь? Он разве виноват?

В довершение всех бед Иштван Сабо в эти же дни обратился к мастеру:

— Господин мастер! В субботу верните мне книжку. Ухожу.

— Куда пойдете, Сабо?

— В Пешт. Довольно мне сапожничать. Здесь век нищим будешь. На фабрику пойду.

— На фабрику? — спросил Фицек, холодея.

— Да.

— Чернорабочим пойдете?

— Да! — зло крикнул Сабо. — Но за восемь форинтов.

— Нет у вас, Сабо, башки на плечах. Рехнулись совсем… Ведь вы там железо будете таскать. Знаете вы, какая это работа? Эх, погибнете!..

— А здесь не погибну? Вы на штаны мои взгляните.

Сабо повернулся. Нагнулся.

— Вижу, Сабо, вижу, есть у меня глаза, но если бы вы остались и дело пошло хоть немного на лад, я только стал бы платить вам шесть форинтов.

— Вы, господин Фицек? Никогда не будет у вас таких денег.

— Самостоятельным сапожником можете стать. Женитесь. Мастерскую откроете. Самостоятельный ремесленник… Никто не командует… И оставлять специальность!.. Господи боже! Никогда не были вы настоящим сапожником!

Сабо молчал. А в субботу сложил вещи и велел принести литр вина к обеду.

— Ладно, Сабо, все в порядке. По правде сказать, обидно мне за вас, вы еще пожалеете. Больно мне, искренне больно, от чистого сердца говорю — больно. Идти на фабрику, бросить специальность, которую изучали четыре драгоценных года!.. Вскружили вам голову.

Он обнял Сабо, и они простились.

На следующей неделе Фицек работал уже один. Каждый час оборачивался:

— Ну, Берта, какие новости?

— Никаких! — отвечала женщина.

И наконец в субботу зло:

— Берта! Все еще никаких новостей?

— Никаких, Фери. Не помогло!

Фицек вскочил и, как был, в одной рубашке с засученными рукавами и в фартуке побежал к зятю Адольфу Кевеши и попросил взаймы два форинта.

— Берта! Поезжай скорее в Казинцкую. Слышишь? Дай массажистке целый форинт. Поняла? Целый форинт. Чтобы прямо кулаками дубасила. И прими ванну еще горячее; кожа слезет — терпи! Слышишь? Смотри ничего не забудь, себя обманешь… Сама расхлебывать будешь… О, чтоб бог…

После возвращения жены Фицек еще два дня заставлял ее прыгать со стола на пол. Отто никак не мог взять в толк, что это значит.

Когда же выяснилось, что все напрасно, Ференц Фицек воскликнул:

— Целых три с половиной форинта пропали… Нету справедливости на земле!

Восемнадцатого декабря 1899 года, так как нет справедливости на земле, зимою, в четыре часа, на рассвете, родился я. Прибыл, хотя меня не очень-то ждали.