Господин Фицек

Шел я в Чонград, надо мною
Звезды ясные сверкали.
Хоть меня они не знали.
Путь сиротке освещали.

Вторую строфу подтягивали уже и подмастерья и ребята, которые вылезли, заслышав песню. Шимон подпевал, Флориан забирал высоко, ребята пели тонко-тонко, как маленькие, тощие органные трубы, и голоса их улетали куда-то ввысь.

Мать родимая страдала,
Тяжко ей со мной пришлось:
Днем стирала, ночью пряла…
Ой, как горько нам жилось!

Господин Фицек задумался.

— Эх, господи! — сказал он. — Из ничего ничего и будет. — И медленно и тихо запел:

Из Сегеда рыбак спешит…

Вторая строчка зазвучала как жалобный стон:

Глаза его от слез красны…

— Шимон, дайте мне эту бутылку с гуммидрагантом.

На шляпе черный крест нашит…

— Щенок, деревянные шпильки давай!

Несет, бедняга, труп жены…

Господин Фицек стучал молотком, не поднимая глаз. На лице у него было умиление. И снова тихо, голосом, берущим за душу, он завел:

Ох, жизнь! Какой она хитрец!

Ударил по башмаку:

— Шимон, подумайте вы об этих расценках!

Но Шимон, не прерывая пения, отрицательно мотнул головой, и г-н Фицек продолжал песню:

В долгу я, что ли перед нею?

Посмотрел на двух распевающих подмастерьев, на кучу своих детей и снова самозабвенно затянул:

Отдам я долг свой — и конец!
Умру — и сам не пожалею.

— Эх, Шимон, бедному человеку лучше всего не родиться!

В таком настроении шла работа до конца дня. После работы Шимон и Флориан пошли в союз. Был еще светлый летний вечер. Г-н Фицек возился у верстака. Ребята в комнате подрались.

Пишта нашел украшение от люстры: шестигранную стеклянную призму, которая разлагала солнечный свет на все цвета радуги. В первые дни, пока не надоело, такая игрушка ценилась очень высоко, потом ее забывали среди остального хлама или на уличной детской бирже обменивали на игрушку соответственной ценности.

Даром смотреть в нее Пишта, конечно, не разрешал, и все ребята платили что-нибудь. Банди дал откусить от своей порции хлеба, Мартон дал два подковных гвоздика, а Лайчи, так как у него не было ничего — свой хлеб он уже съел, — дал только обещание:

— Во время ужина я отдам тебе половину моего хлеба.

— Сейчас давай, — сказал Пишта. — А то не позволю смотреть.

— Но сейчас у меня нет ничего.

— Тогда не будешь смотреть.

Лайчи почти умирал от желания, он облизывал губы, пока другие смотрели на поздний, золотящийся солнечный свет и восторженно кричали:

— Ах, как красиво!..

— Дай поглядеть-то, — попросил Лайчи, — я отдам весь свой хлеб, ей-богу!

— Нет!

— Дай ему посмотреть, — сказал Мартон.

— Нет! — упрямился Пишта и сунул стекляшку в карман.

— А я возьму… ночью!.. — крикнул мальчонка в отчаянии.

— А я тебе как дам в зубы, ты… У тебя даже и крестного-то нет!

— Неправда, есть у меня крестный! — сказал Лайчи.

— Нет.

Крестным Лайчи был Японец, но, с тех пор как Японец стал вожаком яссов, его имя нельзя было произносить. Пишта знал это и злорадно повторял:

— Нет крестного!

— Есть, есть! — затопал ногами Лайчи.

— Нет! У всех есть, только у тебя нет!

— Есть! Назло есть! — Ребенок зарыдал и, роняя слезы, пошел к отцу.

— Папа, Пишта говорит, что у меня нет крестного…

Господин Фицек посмотрел на плачущего мальца, сначала хотел выругаться, но затем крикнул за этажерку:

— Ты, Пишта, дразни, дразни своего брата. Я тебя так пощекочу! А ты не плачь! Понял?

Лайчи улыбнулся сквозь слезы, потом, гордо выпятив маленькую грудь, сказал Пиште, забыв о стеклянной призме:

— Вот! Назло есть у меня крестный!

2

Открылась дверь, и вошел босой кривоногий мальчик, с виду лет тринадцати — четырнадцати, в узких солдатских брюках; в одной руке он держал узелок, завязанный в синий фартук, другой рукой снял шапку.

— Господин хозяин, возьмите меня в услужение…

Фицек как раз капал клей на подошву и размазывал студенистую жидкость.

— А ты чей будешь?

— Я Лайош Рошта, из Надудвара, пришел искать работу в Пеште…

— Говоришь, из Надудвара, сынок?.. А где же этот Надудвар? — спросил Фицек; глаза его смеялись, как у человека, встретившего хорошего знакомого.

— В Хайдувской губернии, господин хозяин.

— Так ты из Хайдувской губернии? А где эта Хайдувская губерния?

— Там… там… рядом с Саболчской…

— Рядом с Саболчской? Смотри-ка! А знаешь ты, где находится Уйфехерто? — громко смеясь, спросил г-н Фицек.

— Как же не знать, господин хозяин, не раз бывал.

— А Комонцевых знаешь?

— Ну уж, конечно, знаю, — ответил довольный Лайош Рошта.

— Тогда садись, сынок. Звать как?

— Лайош Рошта. Отец мой — Лайош Рошта, землекоп.

— Землекоп? А ты почему не землекоп?

— Разве не видите, господин хозяин? — Мальчик поднял тонкие, слабые руки.

— Ну-ну! Вижу, что Янош Цзая[28] не с тобой боролся. Какую работу ищешь?

— Хоть какую-нибудь.