Господин из Стамбула. Градоначальник

— А ведь это верно, — вдруг согласился Греков. — А кто ему морду набил?.. Все же такое дело нельзя оставить без внимания… Говорят, прапорщики какие-то. Для острастки другим надо выслать их на фронт.

— Можно, конечно, только вряд ли вы это сделаете, — зажигая потухшую папироску, сказал Икаев.

— Почему не сделаю? Обязательно сделаю, — разозлился Греков. — Вам известно, кто эти прохвосты?

— Известно… Один — ваш племянник, хорунжий Греков, а…

— Сергей! — открыв от изумления рот, сказал Греков.

— Так точно! А другой — племянник Софьи Африкановны, — ласково продолжал Икаев.

— Атаманши? — еле слышным голоском, спросил Греков.

— Да… прапорщик Секретов, сын сестры атаманши.

Наступило молчание. Затем Греков сердито сказал:

— Понаедет к нам на Дон всякая шушера и хулиганит здесь, сволочь! Так ему и надо, дерьмо собачье… И здорово надавали? — осведомился он.

— Не очень… Раза два по шее да раз по лицу смазали.

— Маловато… неполная порция, — с сожалением сказал градоначальник. — А за что побили?

— За что бьют в подобных заведениях? За девочек! — пояснил Икаев.

Греков подмигнул ему и залился мелким смешком.

— Все же я думаю принять некоторые меры. Во-первых, оштрафовать владелицу этого дома — надо приструнить этих сводниц — тысяч этак на десять…

Икаев молча кивнул головой.

— …за безобразия в ее вертепе. Их, подлюг, давно следует прибрать к рукам. А затем вызову господ офицеров и помирю их с этим битым графом. А если он усрется, напугаю, что доложу атаману и сообщу его молоденькой жене. Как вы считаете; дорогой Казбулат Мисостович?

— Недурно, — одобрил, вставая, Икаев. — Если я вам больше не нужен, то извините, надо кое-куда съездить.

И он вышел из кабинета. Греков несколько минут посидел в раздумье, потом позвал адъютанта.

— Вызови, голубчик, на завтра, часов так на двенадцать, хозяйку этого милого заведения. Я пок-кажу этой чертовой кукле!

— Слушаюсь! — сказал адъютант.

Греков вытер платком лысину, вздохнул и вдруг расхохотался.

— Наш Сережка — и вдруг графьев по щекам лупцует… Ну и времена пришли, прости господи…

Адъютант осторожно прикрыл дверь, за которой все еще смеялся градоначальник.

***

Ее превосходительство генеральша Краснова, занятая мыслями о предстоящем грандиозном благотворительном бале-концерте в пользу «недостаточных гимназистов» города Ростова, забыла в тот же день позвонить градоначальнику.

На следующее утро, часов около одиннадцати, в приемной появился Греков, злой, насупленный и мрачный. Рано утром он получил сведение о том, что посланный им в Новороссийск нахичеванский мещанин купец Парсегов, вместо того чтобы реализовать там мерлушку, взятую Грековым из неучтенных складов бывшей русской армии, бежал вместе с деньгами и товаром в Константинополь.

Убыток, понесенный градоначальником, был тысяч до двадцати, и хотя мерлушка была казенной и лично ему не стоила ни копейки, Греков, считавший ее своею собственностью, был потрясен. Градоначальник раздраженно оглядел людей. В нем нарастала ярость от сознания бессилия и обиды за потерянные барыши. Чувство это все росло, искало выхода, и его надо было поскорее излить. Градоначальник остановился возле замершего при его появлении часового. Он внимательно и долго разглядывал ноги казака и затем хмуро спросил:

— Это что такое? — и ткнул в начищенные голенища часового.

— Так что сапоги, господин полковник, — не своим голосом крикнул часовой.

— Сапоги, — мрачно повторил Греков. — Воины, служаки, туды вашу в карусель!! По семи пар сапог у каждого, потому вас и бьют босяки красные… — Он покачал головой. Раздражение не покидало его. Он огляделся и горестно проговорил: — А мы служили, семеро в одном сапоге ходили… и ничего, никаких большевиков не знали…

— Именно так… совершенно справедливые ваши слова, — складывая на животе руки крестом, кланяясь градоначальнику, протиснулся через толпу замерших просителей какой-то человек в длинной добротной поддевке, — золотые ваши слова…

— А ты кто? — наступая на него грудью, вдруг рявкнул Греков.

— Внноват-с, мы купцы… Акимов, железоскобяные товары, — отступая назад, прошептал человек.

— Ку-пе-ец! — дико закричал Греков, и в его мозгу пронесся купец Парсегов, одурачивший его с мерлушками.

Объект для успокоения разлившейся желчи был найдем.

— Торгаш! Подхалим, обирало!! — замахав руками, крикнул он. — Тебя кто спрашивает, аршинник, что ты в военные разговоры суешься?

— Извините, батюшка, — пролепетал купец.

— «Ба-тю-шка»! — не веря своим ушам и приседая от негодования, завопил Греков. — Это ты меня, суконное рыло, батюшкой зовешь? Ах ты чертово семя, да что я тебе, поп или архиерей долгогривый?.. Я моему государю, — гордо выпячивая грудь и поднимая палец, произнес Греков, — пол-ков-ник, а тебе, сукину сыну, ваше высокоблагородие. А ну, марш отсюда, барбос собачий! — свирепея от собственного крика, заорал он.

Купец рванулся к выходу.