Читаем Господин К. на воле полностью

Козеф Й. многократно кричал ТИХО, и каждый раз народ притихал. Но каждый же раз перебранка немедленно возобновлялась, и с еще большей яростью. Мало-помалу Козеф Й. сообразил, что сформировалось два главных лагеря. Первый требовал, чтобы все до единого найденные, неважно где, предметы собирались в одну кучу и оттуда поровну распределялись между членами сообщества. Второй поднимал на смех это предложение. Как разделить семь окурков на двести человек? Или надо ждать, пока накопится две сотни окурков? Второй лагерь то и дело сотрясался от смеха. Кто-то из первого лагеря заметил, что зимой, по крайней мере, когда добывание пищи бесконечно затруднялось, распределение поровну всех продуктов было более чем необходимо. В ответ на это замечание кто-то из второго напомнил ту элементарную истину, что папиросы не съедобны. Второй лагерь снова расхохотался.

— ТИХО, ТИХО! — надрывался Козеф Й., и в который уже раз снова настала тишина.

— Так нельзя! — крикнул Козеф Й. и не встретил никакой реакции.

— Надо голосовать, — продолжал Козеф Й., даже не поняв, каким образом пришла к нему эта мысль.

— Голосовать — за что? — шепотом спросил голос у него за спиной.

— Надо посмотреть, кто «за», — продолжал Козеф Й. при гробовом молчании зала.

Все взгляды впились в него. Все челюсти сжались и все головы ждали от него знака. Козеф Й. не мог уразуметь, как этот несчастный рупор добивается такого послушания, такой почти религиозной покорности.

— Мы можем делить только то, что делится, — сказал Козеф Й.

Легкое движение прошло по толпе, кто-то зацыкал языком, кто-то защелкал пальцами, кто-то с харканьем плюнул.

— Мы сделаем так, чтобы было хорошо, — продолжал Козеф Й.

Все снова застыли в ожидании.

— Кто ЗА? — прогремел тогда Козеф Й. и увидел, что больше половины этой усталой толпы с черными лицами подняли руку.

30

Человек с раздутой шеей умер после десятидневной агонии.

В первый день Козеф Й. навестил его, подвигнутый смесью любопытства и досады, которые он не мог себе объяснить. Он порывался было подбодрить и обласкать больного, но каждый раз слова куда-то ускользали, не успев произнестись. Человек смотрел на него пристальным и счастливым взглядом с неизменным выражением признательности.

На другой день Козеф Й. принес несколько катышей из хлебной мякоти, которую стянул на кухне. Человек с раздутой шеей долго рассасывал их во рту. «Это хлеб», — уточнил Козеф Й., завороженно глядя, как жует человек.

На третий день вид у человека был очень усталый. «Я вам кое-что расскажу», — сказал человек. «Да?» — с энтузиазмом отозвался Козеф Й. и присел на краешек койки. Человек вкратце рассказал ему свою жизнь. Козефу Й. не всегда удавалось сосредоточиться. Но время от времени он восклицал: «Не может быть!» или «Потрясающе!»

На четвертый день у человека начался жар. У него дрожали руки, когда он подносил ко рту хлебный мякиш.

Козеф Й. хотел было сказать, что его угнетает, но не знал, как начать. Может быть, человек и так понимал, что у него, Козефа Й., на душе? Да, человек все прекрасно понимал. И? И что? Не мог бы он, человек с раздутой шеей, как-то помочь ему, Козефу Й.? Ну да, он, человек с раздутой шеей, день и ночь думал о Козефе Й., но не мог найти никакого решения. Тем не менее он, человек с раздутой шеей, был всегда рядом с Козефом Й., был готов его выслушать и как-то помочь. Положим, но как? Может быть, он, Козеф Й., тоже хочет рассказать ему свою жизнь?

На пятый день у человека появилась странная дрожь в голосе. Он, человек с раздутой шеей, хотел сказать что-то очень важное Козефу Й. И он, Козеф Й., хотел сделать ему какое-то признание. Какое признание? Нет, сначала пусть человек с раздутой шеей. Хорошо, речь вот о чем. Человек с раздутой шеей в первый раз испытывает что-то такое странное, что-то такое сильное. Чувство вины, исходящее от Козефа Й., даст ему умереть спокойно, примиренно, почти счастливо. Он спасен. Это чувство вины, которое Козеф Й. не может подавить в себе, равносильно большой человеческой радости, это как дар, который может превратить преступление в благодеяние. Какое еще преступление? Что за вина? Что это еще за разговоры! Что тут талдычит человек с раздутой шеей?

Козеф Й. вышел в ярости и на шестой день не пришел.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература, 2014 № 03

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее