Господин канонир (СИ)

— Дублет каледонийской шерсти до середины бедра? — задумчиво бормотал он, разглядывая ткань, — Нет, не пойдет. Безнадежно устарел еще в прошлом году. Появляться в таком на палубе — откровенный вызов общественному мнению и чувству вкуса. Ага, вот очень милый жиппон[1]… Как сейчас помню, сшил его на Маренго. Прекрасный цвет, но, кажется, немного полинял… Нет, не годится. Главный канонир пиратского корабля не может выглядеть как оборванец! И уж конечно я не могу позволить себе надеть этот саржевый фрак, я надевал его в прошлый четверг, обо мне могут подумать невесть что… А вот это, может быть, ничего… Жилет, прямо скажем, весьма невзрачен, но в сочетании с этой серой фильдеперсовой сорочкой может быть вполне сносен… Главное, никакого жюстокора[2] — в нынешнем сезоне он окончательно превратился в пошлость. А вот эти кюлоты составят с жилетом неплохой ансамбль…

Он с удовольствием закончил бы ансамбль парой эполетов с витыми шнурами и серебряной канителью, но, к своему огорчению, смог обнаружить лишь один. Второй как сквозь облака провалился. Что ж, философски рассудил он, на все воля Розы.

Окончательно облачившись, Габерон изящно повязал на шею шелковый платок и потратил еще две минуты на выбор подходящих духов. Только дуракам позволительно считать, что духи можно взять любые — их аромат должен идеально гармонировать с костюмом, кроме того, необходимо учитывать множество таких важных факторов, как время дня, настроение, погода и даже атмосферное давление…

— «Старый бриг?» — бормотал Габерон, разглядывая тяжелые резные флаконы, — Не слишком ли резко? Может, лучше «Ласковый корсар»? Там, по крайней мере, нет этих приторных пачулей… А может, «Кофейный бриз»? Или слишком легкомысленно?..

Подумав некоторое время, Габерон усмехнулся и взял граненый флакон «Квартермейстера». Запах у этих духов был такой, что сшибал с ног на расстоянии в несколько шагов. Запах, сочетавший в себе пороховую гарь, разящий ром и едкий табак, идеально подходящий для опытного флибустьера. Габерон щедро смочил духами шею и виски и подмигнул собственному отражению в одном из зеркал. Результатом он остался доволен — из зеркала на него смотрел привлекательный мужчина лет тридцати с небольшим, обаятельный, галантный, превосходно выглядящий и не лишенный явственного пиратского шарма.

Закончив с утренним туалетом, Габерон щелкнул крышкой жилетных часов и убедился в том, что пробило два часа дня. На самом деле, это ровным счетом ничего не означало. С тем же успехом часы могли отмерить девять часов пополудни или полночь. На борту «Воблы» часам всегда было опасно доверять. Оказавшись в постоянном магическом поле, они начинали жить своей собственной жизнью, нимало не заботясь о нуждах экипажа и его представлениях о дневном распорядке. Даже самый надежный хронометр, оказавшись на пиратской баркентине, в скором времени начинал вести себя как разнузданный пьяница, действуя по собственному разумению и нимало не считаясь с удобством окружающих. Ему ничего не стоило возвестить полдень на рассвете или позвать хозяина на обед среди глубокой ночи.

Бывали случаи, когда часовая стрелка за день успевала обойти циферблат не меньше двадцати раз, точно торопясь куда-то. В другие дни, напротив, ею овладевала апатия — и стрелка застывала на месте, смущая хозяина часов немым укором. Иной раз хронометром овладевал дух скаредности — за весь день они отсчитывали жалкие две-три минуты, да и те — с жадностью ростовщика, отсчитывающего монеты. Как-то раз полдень на «Вобле» длился почти полную неделю, причем все часы на борту были в этом совершенно единодушны.

Некоторое время капитанесса пыталась бороться с этим парадоксом. Она была слишком молода и слишком верила в важность единого часового пояса на борту корабля, полагая, что команда, каждый член которой живет в собственном, обособленном времени или даже вовсе вне всякого времени, никогда не сможет добиться слаженности. Для этого она приказала назначать дежурного на мостик и регулярно отбивать склянки, как это заведено на всех военных кораблях Унии. Идея была хороша, но сработала не лучшим образом. Если в смену Дядюшки Крунча склянки отбивались с завидной регулярностью и равным интервалом, то в смену самой капитанессы частенько путались, сбивая всех с толку, а в смену Шму и вовсе молчали — большой медной рынды ассассин боялась как огня. Одной темной ночью, про которую Габерон хотел бы забыть, склянки отбили пятьдесят шесть раз подряд — и отбили бы еще столько же, если бы кто-то не вырвал из пасти у разъяренного вомбата рында-булинь[3].

Что до Габерона, он давно привык не обращать на подобные фокусы времени внимания. Когда живешь в постоянном магическом поле, привыкаешь радоваться тому, что проснулся человеком, а не исправному ходу часов…