Господин Малоссен

– Считайте, что вам повезло, что вы – француз, Малоссен, в Соединенных Штатах вам бы присудили три тысячелетия! Или маленький укольчик!

XIII. ВСЕ КЛАДБИЩЕ ОБ ЭТОМ ГОВОРИТ

«Чертов фильм, – пробурчал Марти, – все кладбище только о нем и говорит!»

55

– Не хочу! – орет Малыш. – Убери это сейчас же!

Слезы хлынули рекой у него из глаз так внезапно, что он вымок до пояса, прежде чем подумал, что надо бы их утереть.

– Подожди!

– Не буду ждать, не буду, не буду! Убирай сейчас же!

– Но это еще не конец!

– Мне плевать! Убирай! Убирай, говорю! Порви!

– Да все будет хорошо, вот увидишь! Конец будет что надо! Как в театре!

– Вовсе нет! Какой еще театр? Его же приговорили!

– А мы поможем ему сбежать! Я придумал классную штуку!

– Все равно его приговорили!

– Малыш прав, – вмешивается Тереза. – И, если хочешь знать мое мнение, я нахожу это гадким, впутывать Бенжамена в такую историю.

– Засунь его, знаешь куда, свое мнение!

– Жереми, потише, – сказала Клара, – не разговаривай с Терезой таким тоном.

– Она меня достала, ваша Тереза! Только масла в огонь подливает! Всегда! Посмотри на нее! Тоже мне, Святая Справедливость!

И правда, сидя там, наверху, на второй полке двухъярусной кровати, в жесткой прямоугольной рамке накрахмаленной ночной рубашки, устремив осуждающий взгляд на Жереми, Тереза являет собой аллегорию Правосудия, все та же неизменная модель.

– Можешь говорить что угодно, но в символических категориях все это выглядит весьма подозрительно… то, что ты делаешь со своим старшим братом.

– Да ничего я с ним не делаю ! Я просто рассказываю ! Ты понимаешь разницу или нет?

– А Малыш? Ты думаешь, он понимает разницу?

Малыш заливался в три ручья. Это уже не просто горе. Это настоящий прорыв дамбы.

– А Верден? Ты думаешь, она поймет разницу, когда подрастет?

Верден будто только и ждала, когда Тереза даст зеленый: разом распахивает горящие пламенем глаза и пасть кипящего вулкана. Прорвавшееся наружу глубинное бешенство пробуждает Превосходного Джулиуса, чьи завывания перекрывают весь оркестр. Не хватает только ритмического сопровождения соседских швабр, отбивающих такт по батареям, – а, вот и они! – и непременных истерических вокализов во дворе – началось.

– Ладно, я понял! Понял я! Понял! Мстительным пинком Жереми отталкивает свой табурет рассказчика в угол и швыряет исписанные листы в лицо Терезе. Он бросается вон, хлопнув дверью. Хоть улыбка Это-Ангела и призывает всех не обращать внимания на это происшествие, я все же считаю, что пришло время вмешаться.

– Клара, – говорю я, вставая, – постарайся удержать, что осталось, а я побежал за Жереми, пока он не бросился на рельсы метро.

***

Я нашел его на кухне; он сидел, уронив на руки свою несчастную голову проклятого поэта, среди грязных тарелок, яблочных очистков и прочих свидетельств беспорядка, которые мы не успели убрать – так он торопился прочитать нам последние полсотни страниц, бедняга.

Я решил действовать открыто.

– Остынь, Рембо, и лучше помоги-ка мне с посудой.

Складывая тарелки в стопку, я спросил его:

– И как же заканчивалась твоя глава? Что это за эффектная развязка, которую ты придумал?

Стоит только хорошенько попросить автора, и его печаль как рукой снимет. Он объяснил мне в двух словах, собирая столовые приборы.

– Когда председатель произнесет свою последнюю реплику, ты помнишь: «Считайте, что вам повезло, что вы – француз, Малоссен…»

– Да: «…в Соединенных Штатах вам бы присудили три тысячелетия!»

– «…или маленький укольчик!» Точно. Так вот, как раз в этот момент я появляюсь за спиной у этого болвана, приставляю ему дуло к затылку, а в другой руке держу лимонку с сорванной чекой и приказываю жандармам отдать тебе свои пушки и лечь лицом вниз.

– Ух ты! А дальше?

– Дальше пока ничего. Я как раз на этом остановился. Полный провал, понимаешь?

– Понимаю.

Он ставит стаканы в раковину с тарелками и открывает кран. Ему нравится мыть посуду вместе со мной, особенно после моего выхода из тюрьмы. Он называет это «играть Баха дуэтом». Я намыливаю, он споласкивает и вытирает. По ходу дела обсуждаем, разговариваем о том о сем.

– Скажи мне честно, Бен.

– Да?

– Тебе нравится?

– Да.

– Ты говоришь так, чтобы мне было приятно?

– Я говорю, что думаю.

– Ты полагаешь, это хорошая мысль, посадить тебя в Шампронскую тюрьму?

– Это здорово, снова ощутить запашок дядюшки Стожила.

– Чтобы соблюсти единство места. А как тебе адвокаты?

– Лучше, чем настоящие.

– Тебе не кажется, что я немного… переборщил?

– Нет, очень правдоподобно. Откуда ты это знаешь, всю эту судейскую подноготную?

– От Забо, у нее там знакомые.