Господин Малоссен

– Запах старой бочки, – выпалил инспектор Титюс. – Я бы сказал, старый дуб, из тех, где хранят такую печенку.

– Тонко подмечено, но есть еще кое-что. Аромат, что примешивается к запаху.

Сенатор дал себя обнюхать.

– Зеленый миндаль, вы не находите? Вспомните – абрикосовый конфитюр.

Мама Силистри не делала абрикосового конфитюра.

– Цианид, – заключил судебный медик.

Постель-Вагнер покачал головой:

– Плохие новости, сенатор, в ваш джин-то, оказывается, чего-то намешали.

Доктор Постель-Вагнер обращался теперь к своему покойнику.

– Кто-то положил глаз на ваше наследство. Или на ваше кресло в президиуме генерального совета. Семья и политика, две верные причины смертности, не считая цирроза, конечно…

Зажатый между двумя стеклышками, под микроскопом, сенатор раскололся. Он наконец согласился на диалог.

– Полностью с вами согласен, сенатор: халтура, допотопный способ отравления. Или вы кого-то внезапно потревожили, или слишком долго доставали своих людей. Отсюда и спешка. Они рассчитывали на ваш цирроз, чтобы поскорее вас зарыть. Смерть на людях, скажем, за столом во время банкета, с такой-то печенью и в вашем возрасте… вполне естественно, нет?

Судебный медик Постель-Вагнер обратился теперь к своему досье.

– Да, да… именно… но они, видно, не рассчитывали на присутствие врача на этой пирушке…

Он переворачивал страницы.

– Доктор… Фюстек! Прекрасный диагноз, дорогой коллега. Браво!

Не оборачиваясь, судебный медик Постель-Вагнер позвал:

– Инспектор Титюс? Поздравьте, пожалуйста, моего собрата, доктора Фюстека, я продиктую…

Он уперся глазом прямо в микроскоп.

– А пока господин Силистри может вернуть сенатору его органы, он нам уже все сказал.

И так как у него за спиной все по-прежнему оставалось без движения, судебный медик Постель-Вагнер обернулся.

– Вам плохо?

Могло быть и лучше, конечно, не стой они оба над распоротым сенатором. Титюс смело попытался ответить:

– Нет, ничего. Жизнь не цирроз все-таки…

Силистри же и двух слов связать не мог.

– Вы за это поплатитесь, Постель. Как только представится случай, я сам привяжу вас к стулу и заставлю посмотреть кассету-другую – пожалеете, что вообще родились. Если вы вскрываете тела, то мы занимаемся душами. И поверьте мне, цирроз души…

Судебный медик прервал обличительную речь инспектора, задрав полу своего белого халата и протянув ему фляжку в кожаном чехле – вогнутая бутыль удобно облегала его правую ягодицу.

– Глотните и держитесь на ногах, уже всё, мы закончили.

Запах виски немного разбавил стоячий воздух лаборатории.

Силистри не притронулся. Он пытался удержать ком, подкатывавший к горлу.

– Не желаете? Напрасно, это одно из лучших. Моя жена ирландка.

Судебный медик осушил флягу наполовину, передал остальное Титюсу и отворил дверь прозекторской, которая вела в коридор, к выходу.

Там, за дверью, на деревянной скамье ждал мальчуган.

– Ты кто такой? – спросил Постель-Вагнер, радостно улыбнувшись.

– Тома. Палец болит, – добавил мальчонка без всяких предысторий.

– Тома Палецболит?

Стоя на страже у входной двери, инспектор Карегга поднял взгляд от своих четок и кивнул головой в сторону мальчишки.

– Говорит, что его бабушка вас знает.

– А кто твоя бабушка?

– Мадам Бужно.

– А! Мадам Бужно! Как же, знаем! Как ее бедро?

– Хорошо, доктор. Это она меня отправила сюда. У меня болит палец.

Две секунды спустя довольная физиономия судебного медика появилась в приоткрытой двери:

– Складывайте сенатора, господа, а я пока займусь живыми. Исключительный панариций!

Сенатор без возражений вернулся в свою простывшую оболочку; Титюс и Силистри начинали приноравливаться. С утра они уже в третий раз переходили от мертвых к живым.

***

– Говорите, что хотите, – заметил Титюс, – но морг с залом ожидания, это уж совсем.

Трое мужчин накрывали обеденный стол в кабинете судебного медика.

– В жизни есть не только мертвые.

Постель-Вагнер раскладывал вилки на французский манер, слева от тарелок, зубчиками вниз.

– Может быть, но нам от этого не легче, – пробубнил Силистри.

Ножи заняли свое место с другой стороны, лезвиями внутрь.

– Мы договорились, что ничего не будем менять в нашем распорядке, – напомнил Постель-Вагнер. – И весь квартал знает, что я лечу задаром и что мы, я и мои помощники, всегда обедаем в моем кабинете.

Он протянул бутылку и штопор Силистри.

– К тому же мои пациенты не слишком мне докучают, только в случае крайней необходимости.

– Ногтоеда у мальчишки – подумаешь какая необходимость!

– У меня один ребенок лежит сейчас в ящике Б-6. Сепсис. Запущенный панариций – это не шутки. Загноилось, а мамаша проглядела.

И тут же:

– Не взбалтывайте эту бутылку, господин Силистри. Это же «Барон Пишон», лонгвильское семьдесят пятого. Может быть, вам это ни о чем не говорит, но печень сенатора мариновалась в таком вине долгие годы.

Прежде чем Силистри успел что-либо ответить, дверь открылась, и на пороге появился инспектор Карегга, держа в руках поднос с обедом, заказанным как обычно в ближайшем ресторане.

***