Мы спустились, перебираясь с одного уступа на другой, как будто выходя из морских глубин. При каждой остановке следовал комментарий Жюли.
– Правое крыло, с глухой стеной – фильмотека. Амбар в триста квадратных метров, где Барнабе тайком изводил километры пленки.
– Как изводил?
– А такой монтаж – по наитию. Здесь вырежем – сюда вставим. Теория Барнабе: киносинкретизм! Граф Дракула встречается с Кинг-Конгом в салонах Мариенбада… и другие фокусы. Сюзанну ждут большие сюрпризы.
– И что, старый Иов позволял вам это делать?
– Я же тебе говорю, что он никогда не смотрел один и тот же фильм дважды. Идем?
Где-то я уже видел эту дверь: массивного дерева, с крупными шляпками гвоздей в стрельчатом проеме. Вместо молотка – бронзовый кентавр со стрелой в груди и искаженным от боли лицом держал на руках он бездыханное женское тело.
– Я знаю эту дверь!
– Да, это дверь графа Царева. Шёдзак подарил ее Маттиасу после родов своей племянницы, а Маттиас, естественно, отдал ее Иову.
– Почему, естественно?
– Маттиас разве что не отдавал родителям заработанные деньги. А с подарками актеров, режиссеров и продюсеров они с Иовом уже просто не знали, что делать. Настоящие дипломатические дары. С каждым метром проданной пленки, с каждыми очередными родами им всё несли и несли. Вот увидишь, этот дом – какой-то музей иллюзий.
Я уже не слушал Жюли. Мне не нравился взгляд кентавра. Впервые после того, как мы отправились в путь – словно все винные пары, скопившиеся за это время, испарились разом, – я вдруг ясно вспомнил настоящую причину этого путешествия, откуда мы приехали, зачем мы здесь и с кем мы могли встретиться за этой дверью. Я схватил Жюли за руку в тот момент, когда она взялась за ручку молотка.
– Подожди. Ты уверена, что хочешь видеть Маттиаса?
Быстрый взгляд.
– Я думаю, его здесь нет. А если он и в самом деле на месте, то, насколько я помню, у нас были к нему вопросы, разве нет?
Два коротких удара, один длинный отозвались в самом сердце дома.
– Это мой код. Иов знает, что это я, и ему не надо спускаться.
И правда, дверь графа Царева была не заперта. Она заскрипела – как и полагается, – открывая просторный, выложенный сверкающей плиткой холл, весь залитый светом, вплоть до тяжелых перил вычурной дубовой лестницы.
– А лестницу узнаешь?
Нет, я не узнавал эту лестницу. Мы принадлежали к разным слоям общества.
– Ну как же, Ренуар! Лестница из фильма «Правила игры». И плиточный пол тоже, как и охотничий трофей, там, в глубине.
– А выездная лошадь?
Деревянный конь с вытаращенными глазами и рядом огромных зубов, обнаженных в яростном ржании, вздыбленный на постаменте, в тени, слева от двери, готов был подмять непрошеного гостя.
– Привет от Бунюэля: «Забытые».
И снова, второй раз за этот день, я подумал о Клемане. Больше того, я
– Родственники? – спросил я у Жюли, указывая на портреты. – Семья Бернарден?
Жюли шла впереди меня.
– Тише! Нет, Бергман! – прошептала она. – Портреты и медальоны из «Улыбки летней ночи». Все собрание.
– Вот здесь и надо устроить вашу фильмотеку… разобрать «Зебру» по камешкам и собрать здесь, в амбаре.
– Да, помолчи же…
Улыбаясь, она шла впереди меня. С каждой ступенькой она возвращалась в юность. Знак рукой: «Стой там». Палец к губам: «Молчок!» Ритуал из детства. Сделать вид, что мы застигли старого Иова врасплох, хотя в этот летний час он никого другого и не ждал. Она войдет без стука: «Что нового, старая развалина?» Бесцеремонность девчонки и дежурный ответ: «Ненавижу молодежь! Эта любовь молодых к старикам… какая гадость!» И долгий интересный вечер впереди.
Дойдя до двери, Жюли показывает мне на табличку. В самом деле: «С
И кабинет старого Иова взрывается.
Взрывается!
Почти бесшумно.
Как порыв сквозняка.
Мою Жюли отбрасывает к стене коридора, как в замедленной съемке.
Выбивает из кабинета дыханием дракона, которое обдает ее пламенем.
И только потом я слышу взрыв.