«Вероятнее всего. По крайней мере, на их месте я занял бы его под свои нужды. Хорошо укреплено и позволяет контролировать развитие наступления во всех направлениях. Отличный перевалочный пункт для моих… французских коллег. Вы атакуете его всеми силами, что остались».
«Тоттмейстеров наверняка хорошо охраняют».
«Можете в этом не сомневаться, унтер. Честно говоря, я не рассчитываю на то, что вы сможете уничтожить их. Я лишь надеюсь, что, напуганные вашим ударом, тоттмейстеры вынуждены будут приостановить наступление и оттянуть хотя бы часть атакующих групп на защиту собственных шкур. Этим они дадут передышку Йонеру и, кто знает, возможно мне удастся отвести и перегруппировать пострадавшие части. Каждая минута их промедления для нас — как глоток воздуха для задыхающегося под газовой атакой, унтер. Нам нужны эти минуты — столько, сколько вы и ваши мертвецы сможете добыть».
«Мы выступим немедленно, мейстер».
Произнести это оказалось легко, легче, чем он думал. Хорошо, что ему не потребовалось произносить это вслух. Эти слова должны были оставить на языке тяжелый, неизгладимый привкус. С мыслями куда проще.
«Благодарю вас за службу, Дирк, — тоттмейстер Бергер впервые назвал его по имени, — И благодарю Госпожу за то, что мне довелось служить вместе с вами».
Слишком пафосно, подумала одна из частей сознания Дирка, а частей этих сейчас было больше, чем осколков у разорвавшейся гранаты. Слишком по-человечески, подумала другая. А еще одна часть, чье местоположение невозможно было определить из-за гудящего множества мыслей, просто негромко заныла в предчувствии.
«Железо и тлен, мейстер».
«Железо и тлен, мои «Висельники».
В окружающем мире должно было пройти не меньше десяти минут, но, увидев все еще оседающую земляную взвесь, Дирк понял, что весь разговор с тоттмейстером Бергером занял едва ли больше десяти секунд.
— Приказ мейстера. Меняем направление удара. Мы идем на «Оттар».
Мертвый Майор, услышав это, отчетливо покрутил пальцем у виска. Стальной оскал шлема придал этому нехитрому жесту сложную, едва ли не ритуальную, значимость.
— Ему что, черви мозг выели? Штурмовать «Оттар» нашими силами не проще, чем разбить лбом каменную стену.
— Спасибо, майор. Но если предположение мейстера верно, в точке «Оттар» расположились французские тоттмейстеры. А вы понимаете, что это значит.
Они понимали, и понимали даже более того, что было произнесено. Молчание, повисшее между мертвецами, было тяжелым и плотным, как облако хлорного газа. Иногда люди молчат оттого, что некоторые вещи становятся слишком сложны для обсуждения. Иногда — оттого, что все слишком просто. И сейчас Дирку не требовались пояснения. «Висельники», собравшиеся вокруг него, понимали суть сказанного не хуже, чем он сам.
— Молчите? — буркнул Клейн внезапно, — Думаете? Хватит думать. Это амба, дураку понятно. Так что хватит философов корчить. Готовьте оружие, висельнички. У нас впереди славная прогулка!
— В один конец, — заметил Крамер, разглядывая карту с таким вниманием, словно надеялся обнаружить на ней некую тайнопись, меняющую суть изображенного, — Если наши представления верны хотя бы наполовину, между нами и «Оттаром» полсотни французских головорезов. Которые ждут, когда мы вылезем из норы.
— Тем хуже для них. На первую дюжину у меня патронов хватит. А после… Поверьте, много лягушек будет спасено сегодня стариком Отто от ужасной участи!
— Мертвецы не едят лягушек, — сказал Крамер, — Но черт с ними, с лягушками. Я понимаю, что задумал ваш Бергер.
— Что бы он ни задумал, его приказ не может быть нарушен, — Дирк взглянул на своего заместителя, сам не зная, чего ожидает от него. Вспышки гнева? Испуга? — И если вы не собираетесь ему подчиниться, скажите сразу, ефрейтор. Я имею в виду, будет проще, если я узнаю об этом сейчас, а не в разгаре боя, когда, быть может, вам придется прикрывать мне спину.
Трупный червячок сомнения, копошившийся в сердце Дирка, замер, стоило лишь увидеть лицо Крамера. Наверно, все это время он подсознательно опасался именно того, что Крамер струсит в последнюю минуту. В тот особый отрезок времени, на протяжении которого человеческий разум успевает продумать во всю глубину нехитрую, в сущности, мысль о прекращении собственного существования. Эта минута меняет людей. Дирк видел отчаянных смельчаков, которые могли беззаботно гулять под ураганным огнем, но рыдали, как трусливые юнцы, стоило оказаться в безнадежной ситуации. И видел тех, что отчаянно боялись, пачкая штаны и роняя из трясущихся рук винтовки. До тех пор, пока последняя минута не обнажала их естество, превращая в героев, которые сражаются, держа последнюю гранату единственной уцелевшей рукой.
Последняя минута не изменила Крамера. Взгляд Дирка он встретил, ничуть не изменившись в лице. И то, что находилось под этим лицом, тоже не изменилось.
Заместитель командира второго взвода лишь пожал плечами: