"Господин мертвец" (СИ)

- Вы знаете французский, Штейн? – поинтересовался Дирк, изучая напряженные лица офицеров.

- Не очень, господин унтер, лишь помню кое-какие слова со школы. Но вот мсье «Люис» настоящий полиглот, и по-французски изъясняется вполне доходчиво.

- Скажи им, что они наши пленники. Пусть бросают оружие. И если еще кто-то из них шевельнется, я раскрою ему череп и сожру еще живой мозг.

Улыбка исчезла с лица Штейна.

- Извините, господин унтер, а не будет ли это…

- Излишним? Не будет. Мы и так чудовища в их глазах. Так пусть репутация поработает на нас.

Штейн, запинаясь, произнес несколько фраз по-французски. То ли убедительности, вложенной в них, хватило присутствующим, то ли смотрящий в лицо пулемет и в самом деле легко преодолевал языковые границы, но офицеры один за другим стали бросать свои «лепажи», «наганы» и «лебели». Пистолеты выглядели чистыми, смазанными и давно не знавшими порохового нагара. При виде этой позорной капитуляции французский полковник, минуту назад полумертвый от ужаса, побагровел и попытался вытащить из ножен саблю.

Скорее всего, в последний раз ему приходилось это делать не один год назад. Прежде чем он успел обнажить клинок, Дирк оказался рядом и положил ладонь на эфес. Тонкий скрип сминаемой стали – и гарда стала одним целым с устьем ножен, обратившись бесформенным комом. Полковник обмяк, словно получил кистенем по уху. Глядя в его закатывающиеся глаза, Дирк даже испытал что-то похожее на сочувствие. Вряд ли тоттмейстер Бергер отдаст ценного «языка» фон Мердеру, скорее всего – допросит сам. В этом случае француза не ждет ничего хорошего. И, может, его ждет нечто куда более отвратительное, чем он готовил для своего пленника.

Вспомнив про пленника, Дирк вернулся к креслу и легко разорвал колючую проволоку, которой были примотаны руки бедняги к подлокотникам. На шипах повисли выдранные из формы лохмотья, влажные и окрашенные в цвет ржавчины. Парень все еще был в сознании, но, судя по его лицу, был готов лишиться его – последний час определенно был не самым легким в его жизни. Перепачканное грязью и копотью лицо, залитое спекшейся кровью, всклокоченные волосы с ошметками глины, лопнувшие от сильного удара губы - все это являло не самую радужную картину. Но, если нет более серьезных ран, парень должен выдержать. Как только в расположение штаба прорвутся остальные части «Висельников», можно будет вызывать госпитальную команду и отправить его на заслуженный отдых.

- Вы хорошо держались, приятель, - сказал ему Дирк, чтоб приободрить, - Но довольно вам воевать. Теперь мы забираем вас домой.

Глаза у пленника заплыли, взгляд был мутный, рассеянный.

- Черт со мной… - пробормотал он, хватаясь за протянутую ему руку, - Плевать на меня… Штурм закончился? Мы победили?..

- Мы победили, - подтвердил Дирк, помогая ему подняться, - Не беспокойтесь об этом, лейтенант Крамер.

ГЛАВА 12

Судить о том, что такое война, могли

бы по-настоящему только мертвые:

только они одни узнали все до конца.

Эрих Мария Ремарк

Смотреть на человека, занятого работой, можно бесконечно, но Дирк, разделяя эту мысль неизвестного мудреца, находил в ней практический смысл. Человек, занятый работой, раскрывается, демонстрируя те черты, которые обычно могут быть сокрыты под толщей бытового безразличия или вежливости. То, как человек работает, может рассказать о нем больше, чем любая характеристика или служебная записка, достаточно иметь лишь наметанный глаз, чтобы подмечать мелкие детали и особенности, которые проявляются в любом случае. И неважно, тачает ли человек сапоги или собирает адскую машинку. Некоторые действуют порывисто, их руки прыгают от одного к другому, обгоняя друг друга, роняют вещи, трепещут над столом как перепуганные птицы. Другой, напротив, медлителен и скуп на движения. Кажется, не шевельнет и пальцем, если нет прямой необходимости. Третьи выполняют работу размеренно и монотонно, как заведенные механизмы, и выглядят сонными, безмерно уставшими.

Фельдфебель Брюннер работал так, что можно было заглядеться. Движения его были ловки, как у фокусника, и всякий предмет, который оказывался в его тонких, необычайно подвижных пальцах, порхал в воздухе. Ни одного лишнего движения, только совокупность звуков, которые рождаются под его руками – отрывистые щелчки, бульканье, негромкий треск, иногда – звон потревоженного металла. Брюннер был профессионалом в своем деле, и доказывал это каждой минутой, проведенной за работой.