Возле блиндажа он наткнулся на Зейделя, распекавшего своих подчиненных. Увидев Дирка с его ношей, лейтенант управления переменился лицом и выпучил глаза.
– Унтер-офицер Корф! В каком состоянии вы позволяете себе являться во временный штаб роты! Вы… Это омерзительно. И что… О великий Боже. Куда вы его тащите?
– Мне нужен мейстер, – хрипло сказал Дирк, опуская свою ношу наземь.
– Тоттмейстер Бергер занят. И уж конечно, он не будет заниматься подобным… подобными…
Но Дирк чувствовал мейстера, а мейстер чувствовал его. Бронированная дверь блиндажа отворилась спустя несколько секунд.
Тоттмейстер Бергер, вышедший наружу, выглядел уставшим, как после долгой болезни, складки на его лице казались десятками тонких застарелых шрамов, а мешки под глазами свидетельствовали о том, что он не успел выспаться.
– Все в порядке, лейтенант. Унтер Корф? Вы выглядите странно.
– Французские лазутчики, – сказал Дирк. – Наткнулся во время обхода. Опасность устранена собственными силами.
– А это?..
– Это лейтенант Крамер, мейстер. Он погиб в бою, помогая мне.
– Насколько я могу судить по форме, он из двести четырнадцатого полка, – сдержанно произнес тоттмейстер Бергер, разглядывая обвисшее тело в сером сукне.
– Так точно, мейстер.
– Почему же вы принесли его ко мне?
– Я полагаю, лейтенант Крамер готов вступить в Чумной Легион.
– Вот как? – Взгляд тоттмейстера Бергера, черный, бездонный, впитал в себя Дирка вместе со всеми его мыслями и несвежими внутренностями. – Нам в Легионе всегда нужны подготовленные кадры. Но я не имею права зачислить его в Чумной Легион при отсутствии соответствующего прошения, составленного при жизни. У него было прошение?
Дирк смотрел на лицо Крамера, лежащего на земле. Теперь, при свете солнца, тело лейтенанта перед штабом выглядело каким-то скомканным, неуместным, даже жалким, как мешок с грязным бельем, брошенный каким-то зазевавшимся солдатом.
– Унтер-офицер Корф! – Тоттмейстер Бергер немного повысил голос. – У этого покойника было прошение о зачислении его в Чумной Легион?
– Так точно, мейстер.
– Где же оно?
Тоттмейстер Бергер не приказал обыскать тело лейтенанта. Наверное, оттого, что не хуже самого Дирка понимал тщетность каких бы то ни было обысков.
– Он составил его незадолго перед смертью. Однако оно было утеряно во время боя.
– То есть вы, унтер, лично видели прошение и гарантируете это?
Вопрос, заданный безразличным тоном, мог быть предупреждением, а мог быть и насмешкой. Лицо тоттмейстера Бергера было непроницаемо, как задраенный танковый люк. Он молча ждал ответа, и Дирку пришлось найти в себе этот ответ:
– Я подтверждаю это, мейстер. Я видел прошение собственными глазами и готов засвидетельствовать это.
– Принимаю, унтер. Конечно, вы хотите зачислить его в свой взвод?
– Если это возможно.
– Тогда ответственность за его дальнейшее существование и подавно будет лежать на вас. Но вас, кажется, это не пугает?
– Не пугает, мейстер. Меня уже давно ничего не пугает.
– Это правильно, – тоттмейстер Бергер удовлетворенно кивнул, черные глаза сверкнули, ковырнув податливую начинку души, – пугливых среди «Веселых Висельников» никогда не водилось. А слугам Госпожи бояться нечего. Начнем прямо сейчас. И передайте унтеру Йонеру, чтобы выделил несколько человек в похоронную команду. Надо закопать ваших французов поглубже, пока не испортились. Поглубже и… подальше отсюда. Вместе с инструментами.
Тоттмейстер Бергер поднял руки и коротким движением встряхнул кисти.
Тело лейтенанта Крамера вздрогнуло.
Глава 7
Мне иногда приходилось видеть, как живые изображают мертвых, как правило, на киноэкране, и выглядело это обычно довольно комично. Но чтоб мертвый изображал живого?.. Я попросил у Альфреда бинокль и сам стал смотреть, пытаясь понять, что привело в ужас нашего корректировщика. На высокой ели в ста метрах от нашей батареи висел мертвец, заброшенный туда разрывом тяжелого снаряда. Не имеющий видимых повреждений, под порывами ветра он крутился во все стороны, при этом создавалось впечатление, будто он приветливо машет всем нам руками. Мертвец изображал живого. Это зрелище произвело на обслугу батареи самое скверное впечатление, но мы с Альфредом хохотали как умалишенные.
Брюннер работал сосредоточенно, не спеша, как работает всякий профессионал, знающий цену своему труду. Но это не мешало ему разговаривать.