Дирк пробормотал в ответ что-то неразборчивое. Ввязываться в новый спор, тем более с Крамером, ему не улыбалось. После того как лейтенант был призван в Чумной Легион, они вообще ни разу толком не поговорили. Дирк в присутствии Крамера ощущал неловкость, сковывавшую его не хуже трупного окоченения. Поэтому предпочитал общаться нарочито сухими указаниями с подчеркнутой командирской интонацией. Кажется, Крамера этот стиль вполне устраивал, он лишь незаметно усмехался, наблюдая за тем, как его новый командир старается сохранить невозмутимость.
Было еще кое-что. После неприятного разговора с безумным штальзаргом Дирк ощущал неудобство другого рода, словно какое-то слово занозой застряло в нем и теперь саднило, причиняя не боль, но едва ощущаемый зуд. Может, какое-то из семян, щедро оброненных Штерном, попало в подходящую почву? В это Дирку верить не хотелось бы, да и не отзывалось в нем ничего в ответ на эти нелепые рассуждения. Скорее напротив – они рождали отвращение и стыд. Значит, дело было в другом. Что-то еще было сказано. Что-то, что враз изменило окружающее его серое утро и усыпанное шевелящимися точками серое же поле, сделав его другим. Угрожающе спокойным. Скрывающим опасность. Словно в окружающем мире внезапно изменила свое значение какая-то невидимая физическая величина.
Сироты. Нелюбимые отпрыски, отпущенные по реке. Пустые гильзы…
Его беспокойно блуждающая мысль наткнулась на нужное слово, дремавшее в памяти, и Дирк ощутил соленый металлический привкус на языке. Это было то же самое, что коснуться носком сапога спрятанной в густой траве противопехотной мины и сквозь задубевшую кожу ощутить ее прохладу и тяжесть.
«Объедки, выброшенные с поднимающегося «Мистраля»…»
«Мистраль».
Это слово услужливо скользнуло в паз памяти, заняв свое место, как если бы…
Проклятый штальзарг!
– Ефрейтор! – Дирк забыл про неловкость, забыл про все на свете, кроме одного-единственного слова. – Вам приходилось слышать что-нибудь про «Мистраль»?
Крамер наморщил лоб:
– Разве что про корабль, госпо…
– К черту звания! – Дирк с мимолетным удовольствием увидел, как тает на лице Крамера фальшивая тонкая улыбка. – «Мистраль»! Что это?
– К чему такая спешка? Это научный корабль, только и всего. К тому же… кхм… семнадцатого века, если не ошибаюсь. В университете я когда-то прослушал курс истории воздухоплавания, но не ручаюсь за детали…
– Корабль?
– Воздушное судно. Один из первых воздушных кораблей своей эпохи. Управлялся имперскими люфтмейстерами. Имел целью подняться так высоко, как не поднимались даже птицы, и соприкоснуться с внутренней поверхностью Земли. Тогда еще было в моде галлелианство[24]
, а дураков хватало во все времена… Наука люфтмейстеров тогда еще была в зачаточном состоянии, так что даже магильеры верили, что живут на внутренней стороне сферы…– К черту ваших магильеров! – рыкнул Дирк. – Что случилось с кораблем?
– С «Мистралем»?.. Рухнул. Его подняли с большой помпой, а вели его лучшие люфтмейстеры Священной Римской империи, но их подвела самонадеянность. То ли они поднялись слишком высоко и погибли в стратосфере, то ли не смогли удержать свой воздушный корабль в грозовых облаках… «Мистраль» рухнул и разбился. Это все, что я знаю.
– А отряд? Есть такой люфтмейстерский отряд – «Мистраль»?
– Не слышал, – хмыкнул Крамер, – но сомневаюсь. Магильеры обыкновенно суеверны, а брать подобное название после… Эй, в чем дело?
Дирк и сам еще не понимал, в чем дело. Но какая-то сила, непреодолимая, как взрывная волна, заставила его сжать кулаки и заскрежетать зубами. Пахнущее влажной травой и поздним апрелем утро вдруг стало смердеть самой настоящей мертвечиной, как умирающая плоть штальзарга, запертая в стальной скорлупе.
– Хаас… – прошептал Дирк. Кажется, одними губами – Крамер удивленно уставился на него. – Господи, что же ты натворил, Хаас?..
– Господин унтер? – Подбежавший Клейн неуклюже тронул пальцами его локоть. Видно, по лицу увидел недоброе. – Что?
– Надо… Надо срочно… – Дирк отбросил его руку и закричал, уже не колеблясь: – Срочно, отправить кого-то к Хаасу! И к мейстеру!.. Госпожа, Господь, пусть я ошибусь… Чертов проклятый Ха…
Он не успел даже закончить. Поле ожило.
Это произошло так быстро, что невозможно было сказать, что же в нем изменилось.
Французские траншеи пришли в движение. Сейчас они были похожи на глубоко пропаханные борозды, в которых дают первые всходы семена, ворочаясь в земле, чтобы устроиться поудобнее. Что-то шевелилось в них, стряхивая с себя обрывки брезента и маскировочные сети, разворачивая в сторону пехотных цепей больше угадываемые, чем различимые с такого расстояния пулеметы.
Дирк поймал то мгновение, когда пулеметчики только наводились на растянувшиеся цепи. И это мгновение длилось очень долго. Достаточно долго, чтобы он представил, как множество гашеток издает сухой щелчок, как приходят в движение дремавшие змеи пулеметных лент, как первые, пристрелочные, выстрелы ложатся в землю, как…
Мгновение казалось бесконечным, но Дирк не успел даже крикнуть. А потом понял, что кричать было уже некому.