Одна из фигур пропала. Легко и беззвучно, как крошечная мишень в деревенском тире, снесенная свинцовой пулькой.
– Немного уводит влево, – недовольно заметил Херцог, – но для того француза это уже не играет особой роли. Его внутренности сейчас валяются в десяти шагах позади.
– Не трать патроны. Еще километр, и ими займутся пулеметчики Клейна.
– О, я взял с запасом. Мои стрелки тоже не будут скучать. Ты еще спасибо скажешь, что мое отделение оказалось в твоих краях.
Еще три или четыре фигуры пропали. Противотанковые ружья хлопали изредка, но с каждым хлопком исчезало по французу. Мертвецы Херцога работали без спешки, и работали отлично. К тому моменту, когда пехотные цепи миновали отметку в полтора километра, французы не досчитывались уже десятка солдат.
Тут Дирк увидел нечто такое, что заставило его удивиться:
– Херцог, после твоих попаданий остаются раненые?
– Смеешься, унтер? Если такая пуля попадает в руку, она отрывает ее по самое плечо. А мои ребята садят точно посередке, как на стрельбище. От такого гостинца не спасет даже взвод лебенсмейстеров.
– Я тоже так думал. Но только что я самолично видел француза, который поднялся и побежал дальше.
Херцог рассмеялся:
– Нет, после моих пуль не поднимаются. Наверное, тебе показалось. В этом аду немудрено быть одураченным своими собственными глазами.
– Один раз могло и показаться. Но я вижу уже третьего.
– Это ружье не оставляет подранков.
– Минутой раньше я сам бы поручился за это. Но сейчас я вижу французов, которые встают на ноги и продолжают бежать в атаку.
– Возможно, они ловят чьи-то другие пули, – подумав, сказал Херцог. – Обычные винтовочные или…
– Только что на моих глазах твой выстрел отбросил парня в доспехе шагов на пять. Он несколько секунд лежал без движения, потом поднялся и побежал вперед как ни в чем не бывало. Глянь сам. Четвертый справа. У него в кирасе дыра.
Херцог уставился на «цейс», как на снаряженную мину.
– Чертовщина какая… Готов поклясться, я и в самом деле попал ему в живот.
– А теперь он бежит.
– Это невозможно.
– Я знаю.
Французы наступали быстро. Без отдыха, не пытаясь залегать, перли, как заведенные. Как если бы огромный вес доспехов ничуть не мешал им. Дирк знал, что и выдающегося здоровяка с подобным весом, даже без учета обычной в таком случае выкладки, хватило бы ненадолго. Перерытое воронками поле, похожее на срезанный муравейник, не располагает к легким прогулкам. Приходится карабкаться по осыпающейся земле, нырять в воронки, забираться на холмы, подтягивать отстающих товарищей.
Винтовка с подсумками, фляга, саперная лопатка и ручные гранаты начинают казаться отлитыми из свинца, стоит только пробежать полста метров. Эти же отмахали полтора километра и не проявляли никаких признаков усталости. Не пытались залегать. То ли французские магильеры открыли новый секрет, как вдыхать в человеческое тело огромный запас сил, то ли…
Ответ был очевиден. Взглянув в лицо Херцогу, Дирк понял, что и снайперу этот ответ известен.
Первая пехотная цепь французов встретила на своем пути разрозненные остатки какого-то из взводов фон Мердера. Эти пехотинцы оказались среди самых везучих или, что более вероятно, самых опытных. Они залегли, как только началась стрельба, а так как двигались они в замыкающих порядках, это спасло им жизни. Или лишь отсрочило свидание с Госпожой. Наступающих французов оборванные пехотинцы, вгрызшиеся в землю, оглохшие от канонады и задыхающиеся от дыма, встретили нестройным винтовочным залпом.
Французы ударили в штыки.
Глава 9
Злость? Нет, не было злости. К концу третьего дня вообще ничего не было, даже жажды. Помню, в ста ярдах от нашей траншеи лежали два солдата, наш и германский. Сойдясь в рукопашном бою, они пронзили друг друга штыками, да так оба и упали. Иногда я смотрел на этих мертвецов, почти нежно обнимающих друг друга, и думал – черт возьми, мы, живые, с такой ненавистью уничтожаем сами себя, а мертвецы так спокойны и миролюбивы. Может, вся злость в мире именно от нас, живых? Жуткие были мысли, да.