Дирк резко повернулся на голос и увидел перепачканный грязью полевой мундир со знаками отличия оберста. Но это был не фон Мердер. Это было что-то, поселившееся в его теле и смотрящее на мир его глазами. Что-то очень старое, умирающее, едва способное приводить в движение большое тучное тело. Воспаленные красные глаза слезились, но неотрывно смотрели на Хааса. Дирку показалось, что оберст не сможет сделать и шага, его мумифицированное тело с шелестом рухнет прямо на пороге. Но оберст двести четырнадцатого полка фон Мердер шагнул и удержался на ногах. Затем шагнул еще раз. И еще. И до тех пор, пока не оказался напротив замершего у стены люфтмейстера, отделенный от него столом.
– Вы закончили. – Оберст говорил очень тихо и очень медленно, но каким-то образом каждое его слово было разборчиво. – Я могу подтвердить это. Мой полк. Его нет. Мой полк исчез, господа. – Оберст издал короткий и болезненный смешок, похожий на фырканье старого больного кота. – Он больше не существует. Полторы тысячи штыков. Все здесь. Один к одному. Все лежат тут, господа. Полторы тысячи, преимущественно мальчишек. Разбросаны на поле. Или здесь. Вы закончили с ними, да? Двести четырнадцатый его величества кайзера Вильгельма пехотный полк. Его попросту нет. Нет даже раненых. Вот так. Я командую полком, которого нет. Полторы тысячи мертвых мальчишек. Все лежат, один к одному… Я все видел. С самого начала.
Оберст бормотал, повторяясь снова и снова, слова налезали друг на друга, как неопытные шеренги лендверского ополчения на первом построении, путались, ссыпались беспорядочным ворохом.
Хаас досадливо дернул подбородком, точно потухший взгляд оберста фон Мердера, упершийся в него, был острым клинком, способным порезать кожу.
– Мне пришлось это сделать, – сказал он. – И бросьте лицемерить. Эти солдаты для вас были такими же куклами, как мертвецы для Бергера. Вы бросали их в топку пять лет подряд, поодиночке и скопом, вы смотрели, как они гибнут на колючей проволоке, как скулят, умирающие, среди минных полей, как мечутся на госпитальных койках, стонущие в бреду, с раздробленными костями, оторванными ногами, вывернутыми наизнанку легкими. И не смейте говорить мне о милосердии. Я сделал то, что нужно было, но даже я не смею лить лицемерные слезы, хотя, видит бог, мне гораздо тяжелее, чем вам.
– Этот человек…
«Унтер! Следите за стариком! – приказал мысленно тоттмейстер Бергер, не открывая рта. – Он сломлен и на взводе, а Хаас провоцирует его. Если потянется к пистолету, перехватите его». И добавил вслух:
– Люфтмейстер Хаас взят мной под арест. Его будет судить полевой трибунал. Надеюсь, после того, как его повесят, тело будет отдано мне. У меня есть насчет него некоторые планы. И если люфтмейстер Хаас полагает, что со смертью все его мучения кончатся, он ошибается, они только начнутся…
– Можете судить его, можете вешать, мне все равно. – Оберст фон Мердер пошатнулся, и Дирк поборол желание поддержать его за плечо. В каком бы расстройстве чувств ни был оберст, прикосновение мертвеца могло лишь ухудшить его состояние. – Мне неинтересно, что вы сделаете с ним. Я только хочу знать почему. Почему он убил моих солдат.
– Уверен, суд надлежащим обра…
– Скажи мне! – рявкнул оберст Хаасу. – Скажи мне сейчас! Я хочу знать это. Зачем ты это сделал, магильер?
– Старый палач желает знать зачем. – Хаас повел плечами. Но руки были стянуты за спиной слишком жестко, чтобы жест удался в полной мере. – Бергер, давайте я расскажу ему? Какая теперь разница? Вам я завещаю свое мертвое тело и делайте с ним что хотите. Но, пока я жив, это мое дело, ведь так?
– Мне все равно, что вы скажете, люфтмейстер, – отозвался тоттмейстер Бергер безразличным тоном.
Хаас удовлетворенно кивнул. До предела взвинченный, распаленный полыхающим внутри огнем, он был готов биться одновременно со всеми: с полумертвым оберстом, равнодушным тоттмейстером и мертвым унтер-офицером. Он был готов биться со всем миром. Что-то вело его вперед. Что-то, с чем Дирк не хотел бы встретиться.
– А оберсту было бы интересно послушать. Да и унтер-офицер Корф наверняка заинтересуется. Что скажешь, мертвец?
– Мне все равно.
– Ну разумеется! Вы ведь все, все трое хотите это знать. Вас интересуют подробности. Вы хотите знать детали. Вас они возбуждают, как похотливых юнцов – пошлая история. Ведь вы все заодно, вы все повязаны смертью, вы смердите ею, не замечая этого, что мертвые, что живые…
– Я привел вас сюда, чтобы вы ответили на наши вопросы прежде, чем за вас возьмется полевой трибунал, – хладнокровно оборвал его тоттмейстер Бергер. – Если вам охота потрепать языком, я вызову конвой из «Старых Костей», чтобы он отвел вас в более подходящее место.