Господин метелей

— Давай сюда, — велел Близар, и Аустерия молча откупорила бутылку и налила вина.

Он выпил залпом и попросил еще.

— По-моему, хватит, — посоветовала я. — Бокал перед сном — куда ни шло, но до ужина еще далеко…

— Ненавижу зиму, — сказал Близар глухо.

— Что? — мне показалось, что я ослышалась.

Колдун, практикующий снежную магию, Повелитель Метелей — и ненавидит зиму?..

Аустерия бесшумно метнулась к дверям и исчезла.

— Ненавижу, — повторил Близар угрюмо. — Зима — это холод, от которого не спасают ни вино, ни меховой плащ. Даже у солнца подгибаются колени, когда приходит зима.

— Нет, — сказала я, — зима — это не когда холодно телу, это когда холодно душе.

— Моей душе холодно, — сказал он.

— Знаю, — ответила я и взяла его за руку. — Но скоро придет весна, и вам станет теплее.

— Не станет, — ответил он, и сжал мою ладонь в своих. — Всегда ждал весну, а сейчас ненавижу ее еще больше, чем проклятую зиму.

Я не успела ничего сказать, потому что он потянул меня к себе и поцеловал. И увернуться я тоже не успела. А может, просто не хотела уворачиваться?..

Колдун сидел в кресле, а я стояла возле стола, но уже через секунду я оказалась в объятиях колдуна и на его коленях, а он целовал меня уже без осторожности, с такой страстью, словно решил и в самом деле превратить зиму… нет, даже не в весну! В обжигающе-жаркое лето!..

41

Сколько их было — этих поцелуев в его жизни, сколько было нежных женских губ — податливых и упрямых, горячих и робко дрожащих… Сосчитать все невозможно, и они уже давно слились в одно монотонное воспоминание. Первое прикосновение еще горячило кровь, но второе вызывало скуку, а третье — раздражение. А ведь были девицы красивые, как феи. Были и женщины — умелые, страстные. Но оказалось, что красота и страсть — это не главное.

Что же главное?..

Близар смотрел на темноволосую девушку, которая переставляла с подноса на стол блюдо с печеньем, и понимал, что близок к греху, как никогда раньше. Вот прямо сейчас — схватить ее в объятия, зацеловать, повалить в постель и… любить, пока в глазах не потемнеет.

От этих мыслей кровь так и закипела, а ведь он поклялся, что не тронет эту лохматую дикарочку, не прикоснется к ней до весны — к этой ведьмочке с метлой, что когда-то явилась в драных башмаках и с мешком за плечами.

Но словно накатило колдовское наваждение, и он схватил Бефану и притянул к себе на колени, и поцеловал прежде, чем она успела сказать колкость или очередное поучение.

В его объятиях она затрепыхалась, как пойманная пташка, и сначала пыталась сопротивляться, но Близар целовал ее и не мог остановиться, а она вдруг замерла, и рука ее несмело скользнула ему на грудь, раздвинув края халата.

Сколько было поцелуев, сколько было прикосновений, но все они позабылись в одно мгновение. Потому что касание горячей крепкой ладошки — оно затмило все.

Как странно — столько лет задыхаться от страсти, а теперь задыхаться от нежности. Столько раз припадать к чужим губам — как будто прихлебывая плохое вино, а теперь целовать так, словно пробуешь самый драгоценный напиток, какой попадается лишь раз в жизни.

Близар чувствовал, как она таяла в его руках — таяла, дрожала, стыдливо опуская ресницы, но ладонь все также касалась его кожи, обжигая до самого сердца.

Продолжая целовать, Близар тоже положил руку ей на грудь, ощущая мягкие и упругие холмики под тонкой тканью платья. Для них вырез должен был быть больше! И он потянул за кружевной воротник, надеясь проникнуть дальше, и приласкать Бефану так же, как она ласкала его.

Но девушка вдруг отвернулась, пряча лицо у него на плече. Она дышала быстро и прерывисто, и что-то шептала. Он скорее понял ее мысли, чем слова — она просила отпустить.

Нехотя разжав объятия, Близар уступил ей. Она тут же вскочила и отбежала на несколько шагов, поправляя прическу и платье.

Движения ее были такими по-женски мягкими, манящими, что это вызвало новый всплеск желания, но Близар даже не поднялся из кресла, хотя никогда не хотел женщину так мучительно, так исступленно и так безнадежно.

— Вы обещали, что ни пальцем… — еле выговорила Бефана, стоя к нему вполоборота.

— Прости, не удержался, — сказал он без капли покаяния.

Она оглянулась на него, гневно полыхнув глазами.

— Но я тебя отпустил, — продолжал он. — Значит, что-то человеческое во мне еще осталось.

— Хотелось бы в это верить, — сказала она сердито.

— Будешь казнить за поцелуи?

— Увы, это не в моей власти, — она скрестила на груди руки, словно пытаясь защититься. — Хотя вы заслуживаете самого сурового наказания!

— За то, что поцеловал тебя?

— За то, что играете женщинами! — почти выкрикнула она ему в лицо.

— Играю? — переспросил он медленно.

— А как это назвать? — она с отчаянием взмахнула руками. — Забавляетесь, играете, дурачите нас! Но со мной так не надо! Я думала… я думала… — она всхлипнула и заплакала, спрятав лицо в ладонях.