Господин метелей

Я оглянулась и некоторое время смотрела на ее холеное, румяное лицо. Теперь я не сомневалась, что решила правильно — мне надо уехать из Любека и никогда сюда не возвращаться. Как уехала моя мать и предпочла не возвращаться к своей семье. Да, я буду скучать по отцу. Но не слишком. Потому что я уже — не часть его жизни. Я как отголосок воспоминания — о том, что было, что было мило, но прошло и никогда не вернется. Его жизнь — это госпожа Кларисса и Тиль. А я… как-то так получилось, что теперь в моей жизни нет места Любеку. Любеку со всеми его простыми радостями и незамысловатыми обидами. Он прошел, как детство. Я буду вспоминать его с теплотой, иногда — с грустью, но вернуться сюда невозможно. Мне вдруг страшно захотелось снова на снежную пустошь, в мрачный замок Близаров, с могильным склепом в подвале, где в полутемных коридорах бродят призраки, а в кухне жмутся к колдовской печи снежные духи, где синеглазый колдун занимается какой-то ересью — совершенно ненужной, аморальной, и страдает от этого еще больше, чем девицы, не понимающие, что честь дороже серебра. Я вдруг отчетливо поняла, что Близар страдает. Ему не нравится такая жизнь. Что это? Мои мысли? Мои убеждения? Или… или кто-то другой нашептывает мне об этом?

Мачеха ждала ответа, а я улетела куда-то в подзвёздные дали. Мне казалось — еще немного, и я обо всем догадаюсь, сейчас я всё пойму… Только надо сложить…

— Это ведь подарок для Мелиссы? — напомнила о себе мачеха.

Я очнулась от странного оцепенения, и разгадка, которую я чуть было не поймала за хвостик, лопнула мыльным пузырем. Мачеха смотрела на меня с жадным ожиданием, и я почувствовала, как ненависть к ней сменяется усталым раздражением. Наверное, именно это чувствует Близар, когда общается с людьми — раздражение от их тупости, жадности, ненасытности…

— Вы ведь уже выпросили рубиновые ожерелья для себя и своей дочери, — сказала я медленно, и глаза мачехи изумленно округлились, а рот приоткрылся, придав ей совершенно идиотский вид. — Неужели, вам все мало? — продолжала я, не обращая внимания, что отец взял меня за руку, пытаясь успокоить. — Почему вы с таким упорством пытаетесь заполучить чужие деньги, драгоценности, платья, женихов, мужей?

— Что ты говоришь?! — ахнула мачеха.

— Мелиссе придется довольствоваться моим бывшим женихом, — сказала я, целуя отца в щеку. — Платья пригодятся мне самой, и пояснила: — Это подарок. Подарок мне. А подарки — не передарки.

Мачеха посторонилась, когда я выходила из комнаты, и сразу прикрыла за мной двери. «Она ужасно со мной обращается…» — услышала я ее голос, но это уже не имело никакого значения.

Провожать меня собралось полгорода. Было много детей, и я раздарила им все сладости, что нашла в коробках. Тиль хвастался серебряной саблей, и не слишком грустил, что я уезжаю. Мачеха изображала радушие, ненавязчиво демонстрируя соседям рубиновое ожерелье, расстегнув шубу. Когда мы с Близаром сели в сани, колдун, держа одной рукой вожжи, второй благодарно сжал мою ладонь. Вот так — именно благодарно. Не напоказ, тихонько — нырнул пальцами в мой рукав. Мы до сих пор не сказали друг другу и пары слов, но мне совсем не хотелось говорить, и он не настаивал.

— Ой, что это с вашим платьем, дорогая Кларисса? — спросила вдруг соседка — госпожа Уилберт.

Кто-то охнул, кто-то переспросил, и люди вокруг мачехи заволновались — нахлынули, чтобы разглядеть получше, а потом схлынули, и я увидела, как по желтому платью растекаются красные потеки, а мачеха пытается стряхнуть их и скидывает шубу, чтобы не запачкать и ее. Великолепное рубиновое ожерелье, которым она хвасталась, растаяло, как окрашенный лед, безвозвратно губя нарядное платье.

Сияваршан захохотал, чем вызвал еще больший переполох, кони дружно рванули галопом, сани помчали по улице, и вдруг взмыли в воздух, к огромному восторгу всех зевак. Люди хлопали в ладоши, мальчишки кричали, но вскоре все заглушил свист ветра в вышине.

— Хорошо пошутил, Близарчик! — заорал Сияваршан. — В жизни не видел такой потешной физиономии!

Но мне было не смешно. Я осторожно освободила руку из руки колдуна, и он тут же сказал:

— Обиделась из-за мачехи?

— Нет, — ответила я. — Не так уж я ее люблю, чтобы обидеться на вас, но и смешным мне это не кажется, вы уж простите. С бриллиантовым ожерельем произойдет то же самое? Все ваши подарки с подвохом?

— Почему ты спрашиваешь? — Близар наклонился, заглянув мне в лицо. — Ты ведь согласилась вернуться ко мне…

— Не принимайте на свой счет, — сказала я твердо. — Просто мне уже не жить в Любеке, я это точно знаю. Если ваше предложение еще в силе, я остаюсь до весны.

— А потом?

— Если позволите, я хотела бы продать бриллианты из ожерелья, что вы подарили. Только они точно не растают?

— Зачем тебе? — Близар был разочарован, и даже не скрывал этого.

Я заметила, как переглянулись Сияваршан и Велюто, но сказала не менее твердо:

— Хочу купить себе дом, чтобы жить отдельно.

— Жить одной?

— В этом есть свои прелести, — сказала я. — В одиночестве.

— Прелести не заменят радости, — сказал Близар сквозь зубы и подхлестнул коней.